В конце концов Номер Два решает, что от того, что он разок -  другой сходит поплавать, хуже не станет. Раз уж он застрял в этой проклятой и так красиво разукрашенной  западне,  стоит воспользоваться случаем. Если вспомнить, когда он последний раз был на море не по работе, а вот так,  чтобы просто отдохнуть? Никогда. К тому же щенка в самом деле стоит выгуливать куда-нибудь подальше, чем взад и вперед по улице.   Боли в ногах после марш-броска в самый первый день у него прошли, мозоли зажили, пусть привыкает ходить.
Поэтому в свой выходной день Рал прихватил полотенце, фляжку с водой и своего ангела и отправился на пляж. Понятное дело -  не на городской. Людское столпотворение по-прежнему вгоняло телепата или в ступор, или в истерику.  Подальше от людей и море почище, и обстановка поспокойнее, и никто не лезет с сочувствием и  непрошеными советами. Да и плавки или купальные шорты Рал до сих пор купить не сподобился.
До нужного места койво все же пришлось снова тащить на плече. Он не жаловался, но все сильнее отставал, прихрамывал и тихонечко поскуливал. Зато именно этот пляж Ралу понравился. Чуть подальше, чем тот, где он встретил Макса, зато с чистейшим песком и  мелководье тянулось довольно далеко, так что утонуть мальчишке не грозит, даже если он полезет в воду.
А он не полезет. Рал вручил ему фляжку с водой, проследил, чтобы тот напился, еще раз ясно и четко повторил инструкции: в воду одному не лезть, далеко не отходить, сидеть и строить из песка вот тут, в тени высоченной скалы, невесть откуда нависающей над морем. Да, и идиотскую панамку, которую уже на выходе всучила Альбина Васильевна – не снимать. Сам Рал отходит туда, где скала спускается почти к самой воде, складывает одежду на небольшой выступ. Вода, теплая как парное молоко, ласкает ноги, когда Рал быстро преодолевает мелководье,  беззвучно ныряет и плывет подальше, где прохладнее. Время от времени оборачиваясь и отыскивая взглядом фигурку мальчишки на берегу.   
Какое-то время мальчишка увлеченно строит из влажного белого песка  нечто вроде башни, окруженной стеной и рвом. Губы его непрерывно шевелятся в такт движениям рук. И на лице -  удовольствие пополам с беспокойством, он то и дело бросает настороженный взгляд на море и отыскивает плывущего Рала или  оглядывает пустынный берег и вновь возвращается к своему занятию. От растущего у груды валунов худосочного куста отрывает веточку, обрывает с нее все листья, кроме одного и втыкает зеленый флажок в верхушку своей башни. И принимается собирать мелкие ракушки, чтобы выложить ими двор своего замка и окна в башне. Увлекшись, отползает подальше, туда, где на песке завоевывает место под солнцем жесткая, подсохшая щетками трава и ойкает, когда из-под травяной куртинки выскакивает коричневая ящерка.  Ведомый детским желанием схватить движущуюся непонятную, но интересную игрушку, Тиль неловко хлопает ладонью по песку, но ящерка  легко ускользает от его пальцев и скрывается в щели под валуном. Подросток тут же распластывается на горячем песке и сует руку в щель. Не достать!  Брови подростка сердито сходятся на переносице. Он хочет ящерку. Он пробует «позвать», приказать  желанной игрушке вылезти, но разум  рептилии слишком примитивен, он чувствует лишь присутствии чего-то живого, чем никак не получается управлять. С людьми проще. Но  людьми нельзя управлять без разрешения. Это он запомнил твердо.
Вздохнув,   койво поднимается на ноги, отряхивается и, шаркая сандалиями, идет  туда, где песок гладко вылизан шуршащими волнами. Панамка так и осталась валяться у валуна, под которым спряталась ящерка. Сандалии оставляют  наполняющиеся водой следы, которые тут же исчезают, смытые волной. Это интересная игра и еще несколько минут койво  шлепает вдоль линии прибоя. Но ему становится тревожно. Вокруг слишком просторно. Ему хочется, чтобы господин Рал вернулся, тогда пространство вокруг сразу становится не таким большим и непонятным.  Жаль, что  ему нельзя бегать низко-низко как ящерка, тогда, наверно,  мир вокруг станет маленьким и не страшным. 
А Тиль -  нет. Тиль бесконечно уважает ящерицу, прапрапрадедушку рептилий по мужской линии, но сам он все-таки вертикальной породы. И потому первое, что  бросится случайному наблюдателю в глаза -  подросток, стоймя торчащий в  прибое. Он  заранее приготовился к купанию,  закатав оба рукава рубашки и подвернув шорты, и теперь неколебимо возвышается в сандалиях по щиколотку в воде.        Пристальный взгляд Тиля  остается прикованным к горизонту, где чуть заметное, как булавочная головка, пятнышко  качается вверх и вниз на волнах.

Тиль так напряженно всматривается в неторопливо двигающуюся вдалеке точку и что-то тихонько бормочет себе под нос,  что не замечает вокруг себя ничего. И потому вздрагивает и шарахается  прочь, заслышав совсем близко чужой голос. Ноги заплетаются,  и он шлепается в набежавшую волну, окатив брызгами себя и Яру,  и моментально промокнув с головы до ног. И остается сидеть в воде,  слизывая с губ соленые капли и пытаясь протереть глаза мокрыми руками.
Наконец, проморгавшись, поднимает голову, готовый немедленно звать на помощь. И зная, что помощь придет, что господин Рал сразу же окажется рядом. 
Женщина и ее голос кажутся смутно знакомыми. И такой же  знакомый -  окружающий ее страх. Тиль плохо улавливает эмоции,  и страх не такой уж сильный, просто он тот же самый. Непонятно, как объяснить. Это как цвета и запахи, у каждого чувства -  свой и у каждого человека -  свой, особенный. Потому плохо, когда много людей,  начинает очень болеть голова. Там, в прежнем белом месте голова болела почти все время. Только тогда не болела, когда давали лекарство. Господин Рал сначала давал лекарство, теперь не дает. Но голова все равно болит меньше, только если рядом люди и они слишком громко думают. Тиль тоже очень громко думает и когда думает очень громко -  у господина Рала идет кровь из носа и он сердится.
Сейчас  голова не болит, сейчас страх совсем слабенький. Тиль  не знает, что делать и просто замирает. Убегать нельзя, потому что господин Рал велел оставаться на месте.  И ему тревожно оттого, что она заговорила с ним.  Он не знает, как надо правильно отвечать.
- Здравствуйте, - говорит он, глядя на нее сверху вниз и не делая попыток подняться и выбраться на сухое место, - Вы приходили и с господином Ралом говорили долго. Вам было страшно. Почему вы снова тут? Вам нравится бояться?

Это Тиль понимает. Господин Рал большой и сильный, и одновременно он очень тихий. Его почти не слышно. В голове Тиля он как кусок серого тумана. Тиль его очень боялся. В самом начале, когда оказался тут, где так ярко, тепло, где разноцветный пугающий и громкий мир не заканчивается стенами, а только начинается за ними. И стены неправильные, слишком тонкие, через них слышно. Но тогда господин Рал был единственным человеком из того маленького, белого знакомого мира. И он знал, как правильно.
Когда-то очень давно, так давно, что Тиль этого не помнит, у него были в голове  две прочные стенки. Одна не пропускала его мысли наружу, другая -  не пускала чужие мысли внутрь. А потом  стенки рассыпались. Тиля держали в белом месте и давали лекарство.  После лекарства делалось хорошо и правильно. Тогда за ним приходили, он был нужен и делал, что скажут. Потом снова было плохо. Болела голова и где-то сильно кричали,  и это было плохо, только когда переставали кричать -  становилось еще хуже.
Здесь легче. Не кричат так сильно. Только все очень сложное. Надо запоминать. Запоминать трудно. И много цветов. Тиль помнит цветы. Они ему нравятся, он думает, что давно-давно, до белого места жил там, где было много цветов.
- Не боюсь. Господин Рал… - Тиль пристально смотрит на учительницу, но руки его беспокойно и безостановочно шарят вокруг, перебирают попадающиеся мелкие камешки и ракушки, -  он…   тихий. Не кричит. От него не болит голова. Заботится. Ноги заболели, он нес меня сюда.  Он там, -  подросток указывает на море, - Надо позвать?

Он отползает подальше, заметно, что он старается даже случайно не соприкоснуться с Ярославой. Но надувшийся куполом  цветной подол ее сарафана привлекает его внимание. Тиль прижимает его ладонью, утапливает в зеленоватой прозрачной воде. Теперь намокшая тонкая ткань колыхается медленно и лениво, точно так же как подол его голубой рубашки, выбившийся из-под пояса шорт. 
- Хорошо, - охотно соглашается Тиль, подбирая так заманчиво блестящую ракушечку, - Господин Рал знает, как правильно.   Сначала было очень страшно. Нет стен, нет потолка. Это очень страшно, когда нет потолка. Ноги болят. Глаза болят. И еду надо жевать. Это очень сложно -  жевать, зубы устают, - сообщает он Яре с   видом ученого, совершившего грандиозное открытие.
- А еда  бывает  не только сладкая, - он слегка  оживляется.  Рал бился с ним несколько дней, прежде чем сумел научить жевать и убедил попробовать что-то кроме бульона со взбитым яйцом и молока с размоченным в нем печеньем.
- Соленые огурцы -  очень вкусно. И вяленая  рыба, - несколько тонких кружков огурца,  кусочек жирной рыбьей спинки   или маслянисто блестящая красноватая  икра для  открывающего для себя гастрономическое разнообразие Тиля все равно,  что сухарик для младенца, отрастившего первые зубки.
- Папа? – Тиль задумчиво хмурится,  - Не знаю. Это обязательно?  Он сказал: считай, что я тебя спасаю. Был очень страшный, весь в крови вот так, - подросток закрывает ладонью левую половину лица, показывая, как именно Рал был в крови, - А потом было вот так, - он швыряет в волну небольшую гальку, та падает совсем рядом, силенок и умения бросать у Тиля мало, - и уже тут.
Краб, забавно шевелящий клешнями, кажется куда интереснее. Тиль  робко тянет к нему палец. Потом отдергивает его.
- А я видел ящерку. Она убежала под большой камень. Господин Рал говорит, мне нельзя трогать маленьких животных, я могу их убить случайно. И еще мне нельзя лезть в воду. И, - он хватается за голову, - и шапочку снимать нельзя. А где шапочка?
Тиль озирается и начинает выкарабкиваться из воды, вначале распутывая ноги и руки, а затем на четвереньках выползая  на берег, куда не достают волны. Пресловутая панамка, тоже голубая и в синюю клетку, больше подходящая дошкольнику, находится у валуна. Подросток нахлобучивает ее на мокрые волосы. Вода стекает с него ручьями, он ежится. Солнце припекает, но в мокрой одежде  ему становится зябко.
- Вернется. Всегда возвращается. А вы зачем пришли сюда? – спохватывается вдруг Тиль, - Поговорить с господином Ралом?

Тиль смотрел на Яру своими прозрачными глазами. Казалось, он не расслышал или не понял вопроса, занятый собственными, куда более простыми  и ясными  ощущениями. Ему было холодно. Он обхватил себя руками, шагнул к нагретому камню, проследил, как Яра усаживается поодаль.
- Господин Рал сказал, мне нельзя на солнышко. Сказал, чтобы сидел в тени. Мокрую одежду надо высушить. Я умею. Одежду на солнышко, а я -  там, - он указал на заметно укоротившуюся тень от скалы, которая все еще накрывала  выстроенный им замок.
И, недолго думая, принялся расстегивать пуговки на рубашке. Получалось не очень  ловко, маленькие пуговицы неохотно проталкивались в узкие петли, мальчишка сосредоточенно сопел, справляясь с новой задачей. Раньше на его одежде не было застежек.
Наконец, он стянул рубашку, расстелил ее на камне. Вслед за рубашкой отправились шорты,  и подросток остался в одних трусиках. Голенастый, худой до костлявости, с трогательными бусинами  позвонков  и с чистой кожей, без синяков и ссадин. Лишь между торчащих острых лопаток вдоль позвоночника тянулась татуировка -  строчка  цифр и букв. Идентификационный, он же инвентарный номер.  К необходимости раздеться в присутствии незнакомой женщины Тиль отнесся привычно   равнодушно, как ни в чем не бывало усевшись на теплый песок рядом со своим творением.
Но во взгляде его появилось выражение недоумения. Время от времени Номер Два сопровождал очередное «нельзя» увесистым шлепком по мягкому месту… в случае Тиля -  по тощему и костлявому месту пониже  спины. Рука у наемника была тяжелая, мальчишка взвизгивал и почесывался, но как наказание ни   сам Тиль, ни тем более, Номер Два эти шлепки не воспринимали. Скорее, как дополнительное побуждение запомнить сказанное.
- Я говорил, господин Рал – тихий. Совсем тихий. Вы не поймете, нет.  Он тихий – вот тут, - мальчишка постучал себя по виску, - Я хороший, я слушаюсь, я все делаю, как говорят.  Он не хочет наказывать? Не должен наказывать? Не знаю.  Не как там. Там белое все. Стены, потолок. Нас было много. Все одинаковое.  Тех, кто был нужен -  забирали. Я был нужен. На благо страны, - он резко выпрямляется, в голосе его металл, когда он чеканит заученные фразы, -  Должны повиноваться -  для блага страны. Давали лекарства. Говорили, что нужно делать. Потом, -  его взгляд беспомощно мечется  по сторонам, - Потом мысли не стали держаться. Текли… текли наружу…
Он хватается за голову и начинает раскачиваться из стороны в сторону, в певучем голосе  прорезаются  нотки подступающей  истерики.
- Голова…  болела. Сильно. Давали лекарство. Потом редко. Я стал не нужен.  Зачем я нужен, если мысли текут. Мы остались. Ненужные.  Забирали. Я слышал, как они кричали. Больно, очень больно. Потом -  тишина. Должны были меня забрать. Было плохо. Он сказал, что спасает. Тут тоже было плохо. Сказал, что тут  мне не нужно умирать. Я не хочу умирать!  - речь становится все бессвязнее, последние фразы он выкрикивает, зажмурившись, - Не хочу! Не хочу! Там было все  понятно!

В зеленой глубине мелькают стайки мелких рыбешек. Когда на них падает его тень -  испуганно брызжут в стороны серебристыми росчерками. Рал в очередной раз переворачивается на спину, чтобы охладиться. Бросает взгляд на далекий берег. Отсюда отлично видна крошечная фигурка койво. Но вот на пляже появляется вторая фигурка. В платье. Что ж, пляж не его собственность, раз кто-то еще ищет уединения. Рал прикрывает глаза, лениво подгребает так, чтобы развернуться от слепящего солнца. Пожалуй, для одного раза достаточно, не стоит бросать мальчишку так надолго. К тому же он довольно давно не плавал и нужно рассчитывать силы для возвращения. Еще один ленивый взгляд -  и Рал обнаруживает, что вторая фигурка торчит рядом с мальчишкой и явно разговаривает с ним. Что за черт?! Конечно, за последнюю неделю ангелочек неплохо продвинулся в плане общения, но реакции его все еще были порой непредсказуемыми.  Всю ленивую безмятежность, навеянную теплой водой и приятным чувством невесомости, как рукой сняло. Рал крутанулся в воде и быстро поплыл назад,  с таким расчетом, чтобы выйти из воды незамеченным под прикрытием скалы.  Он любил эффектные появления, а выйти из воды в костюме Адама было бы, безусловно, очень эффектно, но не того рода.

Практически полностью разрушенная защита Тиля  не смогла бы  противостоять даже самому слабому воздействию на разум. Конечно, если бы другой телепат сумел бы пробиться сквозь мощную завесу «белого шума» непрерывно льющихся наружу обрывков мыслей, образов и слов.  Тиль   был мощным активным телепатом, он мог вломиться в чужую голову и вложить туда приказ, желание или нужные воспоминания или стереть человеку память о случившемся в последние два часа. Но он не умел читать чужие мысли и улавливал лишь самые сильные эмоции. И чужие  эмоции     теперь свободно и независимо от его желания проникали в его беззащитный разум, заставляя мальчишку мучиться от головной боли в присутствии других людей.  Именно поэтому ему было комфортно рядом с Номером Два, психопатом, не способным  испытывать сильные  чувства и  обладавшим  эмоциональным диапазоном табуретки.   И именно поэтому Тиль легко чувствовал страх Ярославы. В Аркане ему постепенно становилось  легче по мере того, как проходил эффект от постоянного приема препарата, усиливающего способности койво. Теперь  от присутствия одного -  двух человек поблизости уже не становилось плохо.
Тиль раскачивался и скулил, зажмурившись и зажав уши ладонями. Когда почувствовал это. Это было теплым и золотистым, струящимся от сидящей напротив женщины. Она что-то говорила, Тиль не слышал, что именно. А теплое облачко укутывало, согревало и от него веяло блаженным спокойствием, почти так же, как от лекарства. Подросток опустил руки, замолчал,  улыбнулся  и уставился на Яру слегка одурманенным взглядом.

Номер Два был уже на полпути к берегу, когда разглядел, наконец, кто именно разговаривает с мальчишкой. Чертыхнулся и прибавил скорости, хотя после долгого перерыва в тренировках  плечи уже начало ломить. Это была учительница, приходившая к нему пять дней назад якобы поговорить о  Тиле. Какого черта она забыла на этом пляже? И зачем снова полезла к щенку? На мгновение Номер Два даже захотел, чтобы телепат начал орать. Хотя нет, снова испытать ту дикую головную боль сейчас, когда он в воде, ему совершенно не хотелось.
Чуть ли не бегом выбравшись на берег, Рал не стал тратить время на то, чтобы одеться. Лишь обмотал вокруг талии полотенце на манер импровизированного килта чуть выше колена. Вроде тех, что носили горцы Альбы. И расцветка была подходящая, белая клетка на темно-синем фоне. Черт, как он и предполагал! Щенок скорчился, вцепившись себе в волосы и подвывал,  накручивая сам себя. Кто просил эту идиотку лезть с душеспасительными беседами к явно больному мальчишке? Который к тому же отлично развлекал себя сам… судя по возвышающейся на песке  корявому, но довольно точно воспроизведенному донжону со стеной вокруг.
Но на полпути к песчаному замку Рал замедлил шаг. Он не видел, что именно делала учительница. Губы ее шевелились, а щенок явно начал успокаиваться. Эффект походил на то, как действовали на него песни той рыжей девчонки, Марианны. Учительница тоже поет?
На самом деле он не собирался подкрадываться к Яре  со спины. Так уж получилось,  что учительница его  не заметила, пока он не подошел совсем близко и не расслышал, как она тихонечко воркует мальчишке  ласковую успокаивающую чушь.
- Я сейчас расплачусь от умиления, Ярослава Евгеньевна. В самом деле изменили свое мнение обо мне  или это то, что называют ложью во благо?  -  мягко поинтересовался  он, успев оценить  открывающийся сверху и весьма целомудренный, надо сказать,  вид в вырезе  сарафана Яры, который в нынешнем мокром состоянии мало что скрывал в принципе. К его некоторому разочарованию, купальник у учительницы был тоже весьма и весьма скромный. 
Мужчинам в летнюю жару куда проще:   в трусах - и уже   практически одет. А полотенце, по мнению Рала, годилось  даже лучше, куда более надежно скрывая нехитрую мужскую анатомию.  Как многие мужчины в хорошей физической форме, Номер Два не  страдал  стеснительностью, явив себя Яре  во всем блеске самодовольной улыбки, капель воды на коже  и разнообразии старых шрамов, из которых спереди наиболее заметный тянулся из-под правой подмышки через бок по  животу и заканчивался где-то под полотенцем. Выглядел этот шрам словно  заплата из подходящей по цвету кожи. Такие же «заплатки» украшали и его ступни. А если  учесть еще россыпь заживших порезов и маленьких круглых рубчиков  от ожогов на груди  плюс отметина от пулевого ранения на плече -  становилось понятно, что  Номер Два предпочел уединение маленькой лагуны не только из-за своего ангелочка. Такая «карта тела» привлекла бы слишком много внимания на городском пляже Аркана.
Он не сразу понял, что койво  ведет себя не так, как обычно. И дело было даже не в том, что мальчишка не вскочил на ноги, увидев его. Выглядел блаженно улыбающийся  телепат так, словно находился под дозой сильного успокоительного.
- Что тут происходит? Тиль, что с тобой?

Учительница  медленно поднялась с корточек и так же медленно обернулась. Взгляд ее поднялся было к лицу Рала, но тут же невольно скользнул ниже. Она увидела его шрамы. Губы Номера Два дрогнули, складываясь в язвительную ухмылку. Он с жадным интересом уставился на Яру, ища  на ее лице гримасу брезгливости, отвращения или жалости. Пусть мимолетную – учительница наверняка  была хорошо воспитана, но все же… все же. Но как Номер Два не всматривался, ничего похожего  на лице и в глазах Ярославы не промелькнуло. Испуг был. Смущение. Насчет жалости Рал не поручился бы -    он   не знал точно, как она выглядит. Не приходилось сталкиваться.
- Я вижу. Он послушный мальчик,  - сухо бросил он, вздергивая за плечи не сопротивляющегося мальчишку, вялого, как марионетка на ниточках.
- Разумеется, мы поговорим. И я отвечу на ваши вопросы. Но прежде ответьте, что вы ему дали? Какое-нибудь местное успокаивающее средство? Лекарство? -  он тряхнул койво, - Ангел, да что с тобой? Очнись!
Подросток среагировал на знакомое и такое желанное слово.
- Лекарство? – пропел он, - Не лекарство то было. Но стало хорошо.   Теплое… Спокойное…  Хочу еще. Еще! - глаза его широко распахнулись, зрачки, казалось, замерцали голубым, мягкие черты вдруг исказились, словно из-под личины подростка выглянул вдруг кто-то безумный и жадный до удовольствий, - Еще!
- Нет. Нельзя! -  короткий приказ прозвучал спокойно и так же спокойно и расчетливо Номер Два влепил мальчишке пощечину. Не в полную силу, ударь он по-настоящему даже и раскрытой ладонью -  и легко мог бы сломать хрупкому Тилю лицевые кости. Но и нежным похлопыванием, призванным привести в чувство пощечина тоже не была. На щеке мальчишки вспыхнул яркий отпечаток мужской ладони. Телепат ойкнул и жалобно заморгал, тут же становясь прежним  тихим  Тилем.
- Простите...  Я помню. Нельзя просить...

С точки зрения Рала, вопросы были более чем обоснованные.  Учительница в самом деле могла дать щенку что-нибудь успокаивающее из самых лучших побуждений, не зная, да и не подумав о последствиях.  Но реакция мальчишки   подсказывала, что дело было вовсе не в каком-то препарате. Рал еще не разобрался до конца в жизни этой Грани, но сильных психотропных средств тут в дамских сумочках точно запросто не носили. Если они здесь вообще существовали  для употребления вне больниц. А действия  чего-то вроде местных  валерьянки или корвалола, который нежно любила и уважала  его квартирная хозяйка, Тиль бы даже не заметил, даже если вливать их в него стаканами.
Учительница же, похоже, обладала потрясающей способностью вспыхивать с пол-оборота и делать скоропалительные выводы. Номер Два не обратил внимания на ее шажки за спиной и поплатился за это, когда ее кулачок впечатался в его затылок, а следом последовал пинок пониже спины, весьма болезненный, да еще заставивший потерять равновесие. Номер Два коротко раздраженно рыкнул -  ему пришлось сделать пару шагов вперед, едва не сбив с ног уже начавшего было приходить в себя   мальчишку. Тот плюхнулся на песок и замер, глядя на драку широко распахнувшимися глазами. В целом все это смахивало на стычку болонки и волкодава.
Те  несколько секунд, что прошли между ударом по затылку и пинком, потребовались Номеру Два   на то, чтобы обуздать свои инстинкты и напомнить себе -  ни убивать, ни калечить, ни даже проучить в полной мере  девушку нельзя. Она не цель и сейчас -  не добыча, а значит -  следует воспринимать происходящее как обычную женскую истерику.  Резко обернувшись, он  легко оторвал от себя эту дикую кошку, полосующую его спину ногтями. Одной рукой перехватил ее за оба запястья и подсечкой сбил  с ног, очень-очень аккуратно не бросив, а уложив на песочек,  и прижал ее  руки к песку, не давая вскочить на ноги.
- К сожалению, пистолета с транквилизатором у меня под рукой нет, так что придется вас урезонить, Ярослава Евгеньевна, - сообщил он с  так и не сошедшей с лица ироничной усмешкой. И, опустившись на одно колено, влепил и  ей успокоительную пощечину. Пожалуй, даже послабее, чем мальчишке.
Царапины, кстати, нещадно жгло от попавшей в них морской воды.  И это заботило Рала куда больше, чем то, что из одежды на нем лишь цепочка  с жетоном и крестиком на шее. Собственную наготу он лишь отметил отстраненно как не влияющий на ситуацию  факт. Уроки  военной подготовки на последних курсах  Корпуса не прошли зря.
«Думаете, Адам и Ева погорели  на том, что без спросу сожрали  плод с дерева познания? Нет,  они спалились на собственной стыдливости. Не начни они прятаться от всевышнего ока по кустам и прикрываться листьями -  и Господу нечего было бы им предъявить», - так начал одно из занятий сержант Дженкинс,  приставленный обучать  восемнадцатилетних кадетов, когда стало ясно, что из оставшихся к тому времени воспитанников Корпуса   никто выдающимися особыми способностями не обладает, так что им прямая дорожка в армию Метрополии.
«Стыд перед наготой -  это слабость. Голый в компании одетых чувствует себя как минимум – неловко и глупо, а как максимум -  униженным. Пленников и преступников на допросах раздевают не столько из желания унизить, сколько для того, чтобы выбить из равновесия, смутить и заставить растеряться. Оружие служит неплохой заменой одежде. Нагишом, но с пистолетом  чувствуешь себя куда увереннее.   Поэтому с этого момента начинаем тренироваться. Всем раздеться! Форма одежды номер ноль! И бегом на тренировочный плац!»
- У вас странное представление о спокойной беседе, - Рал вздохнул совершенно искренне, -   Никогда не пробовали сначала выслушать мнение собеседника, а потом  уж набрасываться с кулаками? Успокоились, Ярослава Евгеньевна? Что же вы… Тиля только напугали, - добавил он укоризненно.

- Нормальные люди не начинают разговор с пинков и кошачьего царапанья. И не удивляются, если их приходится приводить в чувство оплеухой,  - отвечает Рал и, заметив на предплечье набухшую кровью царапину от  ногтей Яры, машинально зализывает ее. На языке вкус соли и железа – море и кровь.  Жжение и пощипывание от раздражения морской солью тут же утихает. Проверенный привычный способ очистить неглубокую ранку, если под рукой нет воды.
Он поднимается на ноги, так же машинально  протягивает учительнице руку и с силой вздергивает ее на ноги. На лице его ни следа раскаяния и все та же самодовольная ухмылка, которую, кажется, ничем не стереть с его губ. Рал наклоняется к Ярославе и  раздельно, очень четко произносит:
- Вы не поняли, Ярослава Евгеньевна. После этого цирка  с ногтями и стаскиванием с меня полотенца именно вам следует доказать мне свою вменяемость и  способность  к диалогу в принципе, - голос его холоден и скучен, - Это вы приходите к нам с непонятными претензиями. Лично мне от вас ничего не нужно. Это вам что-то нужно от меня. Правда, я  пока не понял -  что именно.  Забрать мальчика? И что вы с ним будете делать? Поместите в интернат для умственно отсталых инвалидов, где он будет кричать от страха, а его будут держать на успокаивающих препаратах? Этого не будет. Я не для того вытаскивал его из белого  персонального ада.
Он отпускает Яру, поворачивается и идет по песку туда, где  валяется свалившееся полотенце. На спине  его пламенеют каплями крови несколько  свежих царапин поверх старых, побелевших уже шрамов. От плеч до поясницы Рал словно сшит из кусочков -  спина сплошь исчерчена тонкими, кое-где перекрещивающимися  косыми рубцами.  А на лопатках -  два широких параллельных, грубо заживших ожоговых шрама. Словно отметины от отрубленных крыльев.    Он подбирает полотенце, снова обматывает его вокруг бедер. Поднимает на ноги мальчишку. Тиль прижимается к нему, замечает царапины, оборачивается и смотрит на Ярославу со страхом и непонятной злостью.
- У вас кровь тут… Вас наказали из-за меня…  - виновато бормочет он, - Я не хотел…  Я старался быть хорошим.
А потом приподнимается на цыпочки и начинает зализывать ссадины на спине Рала. Точно так же, как несколько минут назад тот сам зализывал царапину на руке.  Яре не  увидеть, как на мгновение на лице Номера Два мелькает растерянное выражение, сменяющееся чем-то, что очень похоже на нежность.  Зато даже со спины видно, как уходит напряжение из его мышц. 
- Спасибо, все в порядке, мне уже  не больно.  А то ты окончательно шокируешь нашу новую знакомую.   Тебе нужно попить и отдохнуть, ангел четверга.
Мальчишка льнет  к нему и сейчас это почему-то не вызывает привычного раздражения.  Рал через плечо насмешливо смотрит на Ярославу:
- Пока  вы не  нафантазировали себе еще чего-нибудь… неподобающего. Там, где вырос я и где рос Тиль,  приняты телесные наказания. Иногда есть вода, чтобы после  смыть кровь и унять боль. А если воды нет, то остается единственный способ очистить ссадины и остановить кровь -  зализать их друг другу.  По-собачьи. Это привычка.