Сказки и быль |
|
Приветствуем Вас на словесной ролевой игре по мотивам книг Владислава Крапивина.
Даже если вы пока еще не знаете, что такое Кристалл и Дорога, Вам нужно всего лишь ознакомиться с Матчастью. После этого Вы сможете без труда ориентироваться в мире, созданном АМС на основе "Вселенной Крапивина". Прочтите Правила, заполните Анкету - и в путь, через Безлюдные Пространства в славный город Аркан. Пограничники-койво, наделенные способностью проникать в иные миры, лоцманы-проводники, взрослые, не забывшие, как сами были детьми, и просто девчонки и мальчишки, какими когда-то были мы с Вами - всем найдется место в нашем игровом мире. Оставайтесь с нами, будет интересно. |
У нас:
Кто сказал, что девчонки не любят приключения? Еще как любят! Подружки Зойка и Инка с удовольствием докажут вам это. Их ведь хлебом не корми - дай только ввязаться во что-то загадочное и захватывающее. А вот Дан с Пеплом, может, и не хотели бы оказаться непонятно как и неизвестно где, но их мнения об этом никто не спросил. Результат - знакомство с братом Алексеем, с механиком Лаевским и его подопечным Лето, прикосновение к их тайне. Как никто не спрашивал, хотят ли они в новый мир, Макса и Марьяну, сопланетников Дана, живших почти на сто лет позже, и мальчишку-койво. Что будет дальше - узнаете сами. Читайте нас, присоединяйтесь к игре и приключайтесь вместе с нами! |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Сказки и быль » Архив » Эхо минувших войн.
1. Время действия: 10 июня 76 года, ночь.
2. Место действия: биостанция.
3. Погода: тепло, полнолуние
4. Действующие лица: Дан, Пепел, возможно - НПС.
5. Синопсис: "бойцы вспоминают минувшие дни"(с).
6. Необходимость и степень мастерского участия: не нужно.
Эпизод завершен.
Пепел сидел на пляже. С рюкзаком и гитарой. Курил. Рюкзак был при нем, потому что за свою карьеру террориста Йорик привык срываться откуда угодно и когда угодно, и усвоил, что своё надо носить с собой, не то распростишься. Конечно, тут был другой мир, другая Грань, и не было войны... но привычки и въевшаяся партизанская паранойя не оставляли его. А на гитаре он просто планировал немного поиграть. Отвлечь голову, занять руки. Может, рвануть душу. Может, утешить. Тут ведь как пойдет.
Над трубкой вился дымок. Пепел смотрел на воду сквозь дым, мимолетным усилием воли превращая сизые в лунном свете тучки в узоры - вставали в луче то воины, сцепившиеся в рукопашной (биографический момент, Масиак ломает челюсть униатскому оберу, кинувшемуся на него со штыком), то корабли на рейде (рыбацкие джонки Островов), то некие образы - деревья, звери... почему-то часто встречались осьминоги. Возникали эти образы на секунду, чтобы тут же исчезнуть. Он не думал о том, что рисует. Это было совершенно автоматическое действие, за неимением трубки он мог бы водить пальцем телекинеза по песку, покрывая его... да теми же осьминогами. Откуда что берется.
Пепел смотрел на море сквозь дым и вспоминал слова и мелодии песен из Звездного Радио Тельвина. Когда какие-то строчки сами собой складывались вместе, дым оставался не изукрашенным - уходил к круглобокой здешней луне (с совершенно другим узором пятен) просто так.
Трубка начала гаснуть. Йорик выбил её на песок и со вздохом убрал назад, за пазуху. Спать не хотелось категорически. Сидеть просто было тошно. Оставалась гитара. Шестиструночка. Сперва малые хотели притащить ему семиструнку, которая в том, втором мире была куда более распространена, но он настоял на своей версии - такие водились реже, пришлось уже "своим" (хотя все они свои дальше некуда, по чести, что те, что эти баламуты) перехватить инициативу. Хорошая гитара, спасибо учителю музыки в одной провинциальной школе...
Пепел открыл чехол и достал инструмент. Провел рукой по струнам. Нет, не строила. Надо было наладить. И он начал налаживать.
Ближе к вечеру они добрались до биостанции. По пути туда Дан немного привел себя в порядок. Порядок, конечно, был весьма условным, и заключался в том, что он оторвал оба рукава от рубашки, кое-как простирал ее во встретившемся на пути крохотном озерке, больше похожем на лужу-переростка, и некоторое время нес в руках, пока она обсыхала на ветерке. Застирывать кровь с брюк он не стал, а пиджак просто зашвырнул с обрыва как можно дальше в воду, набив камнями предварительно обшаренные карманы. В них не нашлось ничего интересного, но зато за подкладкой обнаружился непонятно как завалившийся туда ключ немного необычного вида. Дан не стал его рассматривать - затолкал в брючный карман, решив про себя, что исследованием можно будет заняться попозже.
Как и предположила новая знакомая - девчонка, встреченная на пути к колоколу, на биостанции их приняли вполне дружелюбно. И даже, похоже, приняли за чистую монету кое-как сочиненную байку о том, что они приезжие, туристы. Видимо, рюкзак Пепла не позволил усомниться в правдивости их слов. Бурые пятна на брюках Ильин объяснил тем, что после того, как он в тумане оступился на камнях, скатился по склону и ударился головой, у него долго шла носом кровь. Обитатели биостанции поверили и в это.
Народу там было совсем немного: совсем юная смешливая лаборантка, повариха, женщина лет тридцати, румяная и разговорчивая, сухощавый носатый молодой человек, выглядевший ровесником Пепла - ее племянник, разнорабочий. Ближе к ночи должны были появиться еще комендант общежития, улаживавший в деканате универа какие-то дела со списками студентов-практикантов, и механик, тоже уходивший в город за какими-то запчастями для лодочного мотора. Все остальные работники биостанции находились в более длительных отлучках: несколько человек вышли в море на катере и вернуться должны были на следующий день к вечеру, кто-то отправился в университет, чтобы подготовить студентов биологов и гидрологов к началу летней практики. Как понял Ильин понял из объяснений поварихи Томы, в общей сложности на биостанции работало около двадцати человек персонала, и ожидалось прибытие тридцати практикантов.
Им разрешили воспользоваться летним душем. Вода, нагретая солнцем в металлической бочке, была приятно теплой, и почему-то пахла ромашками и немного лимоном. Потом Тома накормила их, и осоловевший от еды Дан позорно заснул прямо за столом. Носатый юноша растолкал его и отвел в лодочный сарай. Там, на свернутых парусах, Ильин проспал до темноты. А когда проснулся, услышал, как неподалеку кто-то настраивает гитару.
Сон пошел на пользу - наконец-то перестала болеть голова. Дан вышел из сарая, в котором было даже немного душно, потянулся, с удовольствием вдохнул свежий воздух, и неторопливо двинулся вдоль берега на звук.
Музицировать собрался никто иной, как Пепел. Илай остановился в паре шагов от него. В лунном свете волосы парня приобрели необычный оттенок. Это делало его похожим на какого-то сказочного персонажа - на эльфа из "Дюймовочки", что ли. Если, конечно, эльфы могли быть такими длинными.
- Вряд ли ты ее сможешь тут хорошо настроить, - проговорил Дан, присаживаясь на песок .
- Потому что сыро. Насколько я знаю, гитарные струны этого не любят.
От Пепла пахло табаком, из-за чего совершенно нестерпимо захотелось курить.
- Покурить бы... - безэмоционально произнес Ильин, уставившись в небо.
Попрошайничать было неловко, но желание сделать хоть пару затяжек пересилило.
- Угостишь табаком?
- Не любят. - легко согласился Пепел. - Зато я люблю.
Он был не из тех, кто чрезмерно трепетно относится к инструменту - слишком много гитар прошло через его руки - взятых у кого-то на одну ночь у костра, забытых, подаренных, разбитых пулями, растоптанных сапогами... это была хорошая гитара. Но одну ночь у моря она вполне себе переживет, ничего не сделается.
Илай, тем временем, страдал без затяжки. Ну что же, его можно было понять. Случалось пускать последнюю папироску по кругу, случалось... Пепел тогда, впрочем, еще не настолько был зависим от табака, так что последнюю обычно пропускал, а курил в основном после боя, чтобы снять напряжение, которое Мас (непьющий) почему-то сравнивал с похмельем.
Йорик отвлекся от пятой струны.
- Сейчас.
Из-за пазухи был явлен простенький кисет и трубка, которые были переданы Дану.
- Угощайся. - Постарался быть любезным Иероним, возвращаясь к пятой струне. Пятая не строила, сколько колок не крути. Правда, что ли, от влажности? Впрочем...
Худо-бедно настроив пятую и удивительно быстро разделавшись с шестой, Йорик задумался. Он любил этот момент. Момент, когда песня еще не появилась, но уже есть. Предвкушение, секунда до первого аккорда, первого звука струн, когда музыка распирает тебя, а слова щекочут в горле. Правда, эта мелодия распирала отнюдь не от веселья, да и слова в горле скорее стояли комом. Но она пришла сама, родилась из дыма и морской соли, возникла из печального света луны и собственных невеселых дум. Пальцы трогают струны, рождая печальный перебор, и сухой от табака, сдержанный голос начинает:
«Не печалься, мой друг, мы погибли.
Быть может напрасно отказавшись мельчить,
И играть с Пустотой в "Что - Почём".
Но я помню вершину холма,
Ветку вишни в руке,
И в лучах заходящего солнца -
Тень от хрупкой фигурки с мечом.
Мы погибли, мой друг -
Я клянусь, это было прекрасно!»
Эту песню по Звездному Радио они поймали, когда сидели в осиротевшей Гимназии, как будто в осаде. Сейчас, спустя время, это казалось пророчеством, которое, как обычно, никто не понял, пока оно не сбылось.
Пепел закончил проигрыш и рванул струны. Там, вообще-то, был еще очень красивый куплет на незнакомом ему абсолютно языке, но в силу этого Пепел так и не смог его выучить. Песня вставала над пустынным пляжем сплошной стеной блистающих клинков.
«Я свидетельством истинным,
В Духе и Сыне,
Предлагаю вам повесть свою…»
Небо здесь было иным. Не таким, как дома. Вернее, не само небо, а расположение светил на нем. Луна выглядела огромной, отличалась цветом - диск ее заметно отливал голубым. Пятен на ней, вроде, было меньше - впрочем, это могло Ильину просто показаться. Он долго, до рези в глазах всматривался в окружавшую ее россыпь звёзд, но уловить знакомый рисунок созвездий так и не смог. А потом Пепел предложил ему покурить, и Дан вернулся с небес на землю.
Курить трубку ему пока ни разу не доводилось. Теоретически он представлял, как ее нужно набивать - видел, как это делали другие. Но всякие нюансы, к примеру, плотности набивки табака, ему не были известны. Куда проще и привычнее было бы свернуть самокрутку, но... Все упиралось в отсутствие бумаги. Наверное, стоило спросить у Пепла - глядишь, отыскался бы в его рюкзаке среди непонятных предметов и снадобий завалящий клочок бумажки. Но тот все еще упорно крутил колки гитары (она была классической, привычной формы - обычная "самая совершенная женщина в мире", как говорил об инструменте товарищ по училищу, гитарист, активно участвовавший в самодеятельности), и отвлекать его от нужного занятия не хотелось. А потом, после короткой паузы, Пепел запел. И неожиданно исчезло все: легкий плеск волн, свист какой-то ночной пичуги, женский смех, доносившийся из столовой. Остался только негромкий голос этого странного парня из какого-то другого мира, речитативом выговаривавший простые, но вместе с тем щемящие и гордые слова:
"Не печалься, мой друг,
Мы счастливцы с тобою:
В самом пекле бессмысленных лет.
Навсегда уходящее
Солнце героев
Озарило наш поздний рассвет."
Дан замер с кисетом в одной и с трубкой в другой руке. Весь обратился в слух, стараясь запомнить текст и необычный, немного рваный ритм песни.
Пепел закрыл глаза и пел. Пару раз он всё-таки пролетел мимо тональности - пелась эта песня редко, в основном после боя, это была "их поминальная". Впервые Пепел (плохо, по совести, ломающимся голосом и лажая по чем свет стоит) пел её, глядя на пылающую Гимназию. И вот теперь...
Он сам не заметил, как добрался до части, которой больше всего боялся. Части о детстве.
"Я вновь недавно в те края пришел издалека:
Разрушен дом, и лес сгорел, и высохла река.
Всё было чуждым, как во сне -
Мне кажется с тех пор,
Что жизнь моя приснилась мне,
И снится до сих пор.
И значит, темная вина,
Лежащая на мне -
Лишь тень, мелькнувшая на миг
В счастливом детском сне.
И значит, скоро я проснусь,
И выпив молока
По тропке внизу туда помчусь,
Где плещется река..."
Голос не дрогнул, и руки не подвели. Поминать - так поминать. Только лицо побледнело, но кто это увидит в призрачном свете луны. Жесткий минорный ритм сорвал картину чистой надежды на возрождение, скомкал, бросил под копыта рвущейся конницы, и голос Йорика набрал силу, и звоном клинков полетел над пляжем:
"Тьма сотрет наши лица,
И память о нас поруганью предаст и разбою.
Не печалься! Мы гибнем, кончается бой.
Навсегда уходящему Солнцу - Солнцу Героев -
Помаши на прощанье рукой.
Уходящему Солнцу,
Великому Солнцу Героев,
Помаши на прощанье..."
Пепел пел это - а перед глазами были лица. Лица мертвых - тогда, когда они еще были живы. Разные. Родных. Друзей. Врагов. Случайные. Мертвецы стояли за ним целым полком, нерушимой стеной, и у тех, кто в первом ряду, были самые любимые лица на свете.
Песня кончилась, кончились и воспоминания. Йорик открыл глаза и посмотрел на луну. Луну с совершенном другим узором пятен.
"За какие космические бездны я от места, которое больше не могу назвать домом?" - подумал Пепел - "И зачем я здесь? Дорога ведь не ведет в никуда..."
Странный парень в странном месте пел странные слова в странном ритме, на странный мотив, перебирая самые обыкновенные струны самой обыкновенной гитары. Но почему-то именно здесь, на этом берегу, освещенном полной луной, это не казалось противоестественным.
По тому, как Пепел пел, чувствовалось, что это для него не просто песня. Воспоминание о чем-то, точнее, о ком-то. Гимн или, скорее, реквием. Память о тех, кто стоял с ним плечом к плечу, спина к спине. Наверное, таких же юных, как и сам Пепел. Где, в каких боях, на какой войне?
Отзвучал финальный перебор, но Дан так и остался сидеть молча, сжав в руках кисет и трубку, не желая нарушать тишину, показавшуюся ему минутой молчания. Он почти физически ощущал, что Пеплу сейчас не нужны его вопросы - спросить его о чем-то означало ткнуть пальцем в болезненную, незажившую рану.
Захочет - сам заведет разговор.
Украдкой Ильин проследил за направлением взгляда парня. Тот смотрел на луну - и Дан еще раз отметил про себя, что белый сияющий диск действительно выглядел совсем не так, как ему полагалось выглядеть.
Черт. Верь - не верь, но... Я действительно в каком-то чужом мире. На другой грани Кристалла. А в части меня, наверное, считают убитым. Или дезертиром? Черт, черт...
Тишину он все же нарушил. Совершенно случайно. Задумавшись, выругался вслух. Хорошо, хоть шепотом.
Спохватившись, коротко пробормотал извинение. Молчание теперь было уже просто невозможным, и Илай осторожно спросил:
- Эта песня... она из... твоего мира? С твоей Грани?
Пепел не отводил глаз от Луны, но вопрос, последовавший за гневным шепотом, услышал. За ответом стояла целая история, но отчего-то он был не прочь её рассказать. В конце-концов, он никому никогда этого не рассказывал - даже детям Двухмирья, которые, по сути, итак отлично знали историю своих непридуманных героев, и, несмотря на наверняка мучившее их любопытство, не терзали Пепла вопросами. Хорошая смена растет. Понимающая.
- Нет. Я не знаю, откуда эта песня и кто её автор.
Йорик немного помолчал, и продолжил:
- Мой кровный, Тельвин, как-то построил приемник струнной, как он говорил, природы. Боюсь, никто, даже автор, до конца не понял, как он работает. Но он обладал способностью проникать сквозь пространства и время, и, подключенный к внешней антенне - любой достаточно крупной - приносить голоса из иных миров. Иногда это были песни. Сперва мой наставник, прекрасный музыкант, помогал мне подбирать аккорды. После его смерти я начал делать это сам. А память на стихи у меня всегда была хорошая.
Формулировочки, конечно. Пепел не отрывал взгляда от луны, речь его была сухой и спокойной, он старался построить фразу максимально корректно и обезличено. Как будто это вроде было и не с ним.
Как будто это поможет не чувствовать. Как будто.
Наконец от оторвал взгляд от ночного светила и посмотрел на так и не закурившего Дана.
- Извини. У тебя огня нет?
Придерживая гитару одной рукой, Йорик полез в карман за своей волновой зажигалкой.
То, что приемник можно построить самому, было понятно. Дан и сам в свое время увлекался сборкой детекторных радиоприемников. Простейших, не имевших усилительных элементов, и даже не требовавших источник электропитания - им вполне хватало энергии принимаемого радиосигнала. Заземление, антенна, наушники - все делалось практически "на коленке", из подручных средств, но ведь работало же. Наверное, поэтому Дана не особо смутило то, что Пепел назвал "струнным" приемник, который делал его кровный. Принцип работы был таким же, а мало ли как называли радиоволны в том его мире. Гораздо удивительнее было то, что сделанные им устройства проникали через пространство и время. Впрочем, и это могло быть всего лишь какой-то поэтической метафорой.
- У меня не только огня нет, - усмехнулся Дан в ответ на вопрос Пепла. - У меня вообще нет навыка обращения с трубкой. То есть, теоретически представляю, а на практике не приходилось с ней иметь дело.
Он повертел в руках трубку - явно давнюю спутницу парня во всех его странствиях.
- Мне как-то привычнее самокрутка. Бумажки у тебя не найдется?
Чуть помедлил, и не совладав с любопытством, все-таки спросил:
- Кровный - это, я так понимаю, тот, с кем смешал кровь? У нас таких называют побратимами.
Где он сейчас, твой кровный? Разошлись пути-дороги? Или... Уж больно старается выглядеть спокойным и ... безразличным, что ли. Чтобы не было лишних вопросов о том, кого уже нет? Черт, а если Пепел умеет читать мысли? Хреново может получиться.
В свете того, что новый знакомый сегодня успел продемонстрировать, ждать от него можно было чего угодного. И копания в чужих мыслях в том числе.
Пепел передал Дану свою волновую зажигалку, пояснив:
- Направить отверстие на цель, нажать красную кнопочку сбоку. Огня не будет, она работает на волновом разогреве. Бумагу... ну поищем сейчас.
У Пепела из бумаги были паспорта и грамоты. Идея скурить свои униатский паспорт была восхитительно крамольной, но вряд ли толстая гербовая бумага годится на самокрутки. Зато в тонкую бумагу поверх фольги были завернут табак, и одна пачка уже почти целиком перекочевала в кисет, а остатки пачкали табачным крошевом отдельный непромокаемый карман. Вспомнив об этом, Йорик полез в рюкзак и явил Дану пресловутые остатки.
- Вот. И бумага, и табак. Другой нету, уж извини. Докрашивай всё, только трубку с кисетом верни потом.
Дан, тем временем, решился таки на вопрос. Пепел мысленно отчитал себя - распустил язык. Нет, он доверял Илаю (предчувствия не обманывали Пепела - скорее уж, порой молчали некстати), и был не против кое-чем поделиться с ним, дабы утолить любопытство, но эта история была ужасно длинной, и рассказывать её следовало с начала. А не хотелось.
- Да, всё верно. Побратим.
Слово было хорошим. Теплым. У них такого не было, на их Грани - кровный и кровный (не путать с кровником, то есть кровным врагом). Но что-то Иеремии расхотелось рассказывать про это. Может, потом. Вместо рассказов он предпочел снова запеть - еще одну песню, которую они постоянно ловили в период между сожжением Гимназии и Черным Поездом.
Кругом зима, опять зима, снега черны, как всегда,
Они привыкли растворяться во тьме.
Кругом чума, опять чума, твои мертвы города -
Они привыкли плыть по этой чуме...
Песня была ироничной, но полной внутренней силы и мечты. Пепел в душе не знал, кто такой это Боб и причем тут ласковый май, но из песни слова не выкинешь. Зато дальше пошло хорошо, пошло сильно. И пела раскаленная труба, обжигая губы, и вставали все - усталые, от мертвых и до живых, и шли. Шли.
Крутые дяди говорят: «Твои потуги смешны.
Куда годна твоя дурацкая рать?
Подумай сам — коснется дело настоящей войны -
Они же строя не сумеют держать!»
Ты серый снег смахнешь с лица, ты улыбаешься легко.
Ты скажешь: «Верно. Но имейте ввиду:
Где Ваши штатные герои не покинут окоп -
Мои солдаты не сгибаясь пройдут.»
А ведь правда. Был такой крутой дядя, отличный мужик, кстати, настоящий человек чести - генерал Ястребиновский. Всё спрашивал, куда они лезут, у них же самому старшему - пятнадцать, они же дети еще, хотя и умеют Хранители святые что. Он же потом им, уже перед уходом за Грань, перед строем эти цацки и вешал. Которые сам же у господина Председателя и выбил. Потому что герои и правда прошли не сгибаясь. Потому что когда ты в двенадцать лет начал битву со злом, тебя уже ничего не остановит.
Пепел пел. Он знал, чем кончается эта песня. Правдой.
"Всего награды - только знать наперед,
Что по весне споткнется кто-то о твои сапоги,
И идиотский твой штандарт подберет..."
"- Подберут наш штандарт, как думаешь?" - спросил его Белый, когда он готовились к штурму Темной Воды.
"- По весне обязательно подберут." - ответил тогда Пепел.
Кисет и трубку Дан вернул сразу же. Выслушал краткий инструктаж по пользованию зажигалкой (волновой разогрев... интересно, что это за волны такие... греющие?). И занялся привычным делом - скручиванием папиросы. Пепел подтвердил догадку насчет побратимства, и голос его, как показалось Ильину, до этого звучавший практически без интонаций, неожиданно потеплел. А потом парень снова запел очередную странную песню. Не прерывая своего занятия, Дан затаил дыхание, вслушиваясь в ее слова. Простые, честные, с затаенной иронией. Горчащие, как стебель полыни, который капитан Ильин сорвал, чтобы тот не щекотал нос, когда вместе с остальными бойцами пережидал авианалет, упав в высокую, чуть подсушенную солнцем траву, и невольно стараясь посильнее вжаться в землю. Будто это могло спасти от разрывов бомб. Полынная горечь потом ощущалась на губах, когда он машинально провел по ним рукой, смахивая прилипшие крошки земли и травы.
Песня закончилась, а Дан так и сидел со свернутой самокруткой в одной руке и с зажигалкой в другой. Вряд ли Пепел нуждался сейчас в каком-то утешении или, того хуже, в сочувствии. Но и молчать после таких слов - в особенности про сапоги и штандарт - тоже было нельзя. Ильин мысленно отдал себе команду "отомри" - как в детской игре про морские фигуры. И нажал на красную кнопку на боку зажигалки. С удовольствием затянулся, мысленно отмечая своеобразный привкус незнакомого табака.
- Я так понимаю, что эта песня тоже не из твоего мира. А у вас что поют? - все-таки спросил он после нескольких затяжек.
Только что отзвучавшая песня не выходила из головы. Она вызвала какую-то странную цепочку ассоциаций, смысл которых ускользал от Дана. Полынь, поле у Обояни, рвущиеся бомбы, улетающие самолеты со свастикой на фюзеляже, медленно ползущие танки, команда батарее и - непонятно откуда - девочка в светлом платье посреди этого испещренного дымящимися воронками пространства.
- Девочка, - без всякой связи с вопросом о песнях пробормотал Ильин, чувствуя, как снова начинает ломить виски. - Черт... Я же один к тебя в лодку грохнулся? Девочки не было, точно. Куда она делась? Или... не так. Сначала вопрос, откуда она взялась?
Понимая, что сейчас думает о нем Пепел, торопливо добавил:
- Я не спятил, не подумай. Просто ...
И замолчал, пытаясь сообразить, как бы поточнее и покороче рассказать парню эту странную историю.
- Разное поют. - Пепел пожал плечами. - В основном, не под гитару. Под гитару поют только романсы или "хулиганские куплеты", но это мне моё. Действительно хорошие песни у нас народные, протяжные. На гитару не переложишь. Или классические оперные арии.
Вообще, гитара считалась на Островах отличным инструментом, но не для песен - для неё писались сложные мелодии, так называемые "немые касыды" - в том числе, довольно известными композиторами, но традиции песни под гитару там не было. В Унии и Империи действительно пели разнообразные романсы (чаще плохие), да многочисленная шпана горланила свой фольклор под три с половиной аккорда. Изначально именно волшебные голоса "немых касыд" заворожили Йорика и заставили взять гитару в руки. Кто же знал, что где-то на иных Гранях под неё есть столько хороших песен!
По лицу Дана было видно, что песни его уже не интересуют - а по вопросам, так тем более. Кажется, он начал что-то вспоминать. Какая-то девочка... девочки действительно не было. Но получалось очень путано.
- Слушай, давай по порядку. Я, судя по всему, знаю - или помню - о Гранях больше, чем ты. Может, две головы и правда лучше... что за девочка? То есть да, ты был один.
Пепел на время вернул гитару в чехол - и правда, чего ей зря сыреть - и принялся снова набивать трубку, благо, в кисете еще был табачок.
То есть, его предположение о потере Даном памяти, которое Йорик состряпал, опираясь на то, что Илай не узнает ни своей одежды, ни своего хронометра, и не может вспомнить, откуда у него эти раны, может оказаться близко к истине.
Знакомство с оперой у Дана как-то не задалось. Условность того, что происходило на театральных подмостках, он еще как-то принимал и понимал. Там все-таки соблюдалось внешнее соответствие актеров тем образам, которые они воплощали. Но вот появление на сцене оперной дивы - грудастой тетки гренадерского роста с грубоватым лицом и мощным голосом - выбило его из колеи до конца оперы "Кармен", которую он лет в шестнадцать смотрел вместе с родителями в родном Ленинграде. Видимо, не хватило воображения, чтобы представить эту монументальную особу роковой красавицей цыганкой - юной, гибкой, насмешливой.
Поэтому на словах Пепла об оперных ариях он молча уставился на него, чуть ли не раскрыв рот, пытаясь представить, как их поют нетрезвым хором во время какого-нибудь семейного или дружеского застолья.
- Девочка,- задумчиво проговорил Дан после небольшой паузы, во время которой ему наконец-то удалось отвлечься от дурацких мыслей об опере и сосредоточиться на недавних воспоминаниях.
- Нихрена не понимаю. Девочка была, уверен в этом.
Он еще несколько раз затянулся, выпуская дым колечками, потер лоб и заговорил торопливо, словно опасаясь, что Пепел его перебьет и тем самым собьет с верного направления воспоминаний.
- Я капитан артиллерии. Командир батареи. Был бой. Вернее, сначала нас бомбили, потом гансы пристрелку начали. Танки поперли. И тут откуда-то на поле девчонка появилась. Причем, знаешь не такая... - Дан замялся, подбирая нужные слова, - ... не из землянки явно. Домашняя. Из мирного времени. Платье светлое, наутюженное, косички-бантики аккуратные. Сама чистенькая вся, будто только что ванну приняла. Представляешь картину? Поле воронками изрыто, снаряды ложатся вокруг - а она стоит, вздрагивает, глазами хлопает. Я к ней рванул, повалил ее, прикрыл сверху, чтобы осколками не посекло. И все. Больше ничего не помню.
Дан помотал головой так, будто хотел избавиться от одолевавших его мыслей вместе с их вместилищем.
- Одни, блин, вопросы. Как я сюда попал? Почему не в форме? Я же был не по гражданке одет, а по форме, как полагается, в каске даже. Бой ведь шел... И вдруг на мне какое-то барахло цивильное. А оружие мое где? Часы еще эти дурацкие... ключ за подкладкой, вот это на шее...
Илай стянул через голову шнурок с болтавшейся на ней пуговицей и протянул его Пеплу.
- Вот где эта чертова девчонка? Куда она подевалась? Она точно не была миражом. И откуда я на тебя спикировал? Руку мне кто покромсал? Это же не осколочные ранения были, а порезы явные.
Ни на один вопрос у него не было ответа, поэтому он уставился на седого парня. Так, наверное, древний грек глядел на какого-нибудь авгура, ожидая услышать его пророчество.
Дан описывал свою ситуацию, а у Пепла всё сильнее трещала голова. От мыслей и сопоставления. Тяжело, блин, объяснять то, про что сам знаешь три с половиной предложения. Все эти вещи - множественность вселенных, нелинейность временно-пространственных привязок, многовариантность относительности и прочее - Пепел либо воспринимал интуитивно, как свою способность видеть то, что Марц Гак объявлял "многомерно-струнной природой Вселенной", либо принимал как аксиому. Так что в ситуации Дана он понял чуть, но и этот чуть надо было как-то перевести со своего интуитивного на их общий невесть какой.
- Вариант с загробным бытием отметаю сразу, как несостоятельный по ряду причин, слишком утомительных и путанных для перечисления.
"Я всё еще чувствую моих мертвецов... как мертвецов. Не так же, как Дана... или себя".
- Вариант номер два - банальная амнезия. Не стоит удивляться - ты при падении головой об лодку славно так приложился. Тогда всё выглядит крайне логично - просто ты пропустил определенный этап своей биографии - как раз между той встречей и этой. Мне картина видится так... уж поверь, ни с того, ни с сего дети на полях битв из воздуха не появляются. Существуют определенные способы перемещаться между Гранями, вовсе не используя физического перемещения. Я так не умею. Я и на лодке-то на удачу пошел, потому что нашел дырку в мироздании, как бы лазейку... но - сам не видел, а в теории, утверждают достойные доверия люди - возможно такое. Если я могу двигать вещи силой мысли, почему кто-то не может двигать ей себя? Ну или других. Тогда всё вполне логично - девчонку закинуло не туда, ты её спас, и тебя вытащили вместе с ней. Видимо, было что-то еще. Ключ за подкладкой здорово напоминает талисман, а амулет на шее... знаешь, я такой впервые вижу, но вещь тоже явно неслучайная. Больно у неё рисунок... оригинальный. Даже на простую памятку, вроде моего платка, не очень похоже. Скорее, на знак отличия... или печать. Солнце, море и клинки. Слишком сложно для обычной пуговицы от морского мундира, к тому же ты, как я понял, был вполне сухопутным... а вот в мою версию вписывается - те, кто вытащил тебя заодно с девчушкой, могли выдать это, как метку в знак благодарности, "этот человек свой". У нас так в древности князья перстни с гербами раздавали. И носили их, кстати, тоже зачастую на цепи и на шее.
"Я сам во время Восстания Детей раздавал курьерам проволочные звездочки, очень хитро скрученные телекинезом - пальцами их так не согнуть, только если на станке подделать... но кто же будет разбираться, что островная шпана таскает в карманах..." - подумал Пепел.
- Другого логичного объяснения я не вижу. Особенно в силу ран, скорее похожих на следы пыток, другой одежды и странного хронометра. Слишком много деталей.
Скорее всего, все именно так и было, как говорил Пепел. Башкой Дан приложился очень неслабо - сотрясение точно есть. Значит, и провал в памяти вполне возможен. Вот только вопрос в том, сколько времени ухнуло в такой провал: год? два?
Версия насчет появления девочки тоже вписывалась в нарисованную Пеплом картину мира. Имевшего форму кристалла.
Размышляя об этом, Дан надел на шею шнурок с пуговицей. Вытащил из кармана брюк ключ, повертел его в пальцах. Он был тяжелым, темным, в свете костерка слегка отливал красным. У него была круглая головка с вырезами в ней, напоминавшими четырёхлистный клевер, а в бородке - прорезь в форме буквы Т.
- В твоем мире случайно нет сказки о Буратино? Про деревянного мальчишку с длинным носом, которому достался золотой ключик. Им можно было открыть дверь за нарисованным очагом.
Он убрал ключ в карман, и попросил парня:
- Спой еще что-нибудь. А то от всех этих размышлений я себя вот тем самым сказочным чурбаном и чувствую.
Пепел покачал головой на вопрос о сказке.
- Нет. Такой - не было.
Всякие были. Порой не менее странные, если попытаться втиснуть их сюжет вот так, в одну фразу, но о такой он и не слыхал.
А что до прочего... ну. Возможно, он прав. Это выглядело логичным. Но на деле всё могло быть и вовсе не так. И, пожалуй, до возвращения к Дану памяти нельзя было утверждать что-то однозначно - если она вернется. Все эти разговоры о войнах, артобстрелах, бомбежках и прочем навели Пепла на еще одну грустную песню. Другие ему уже давно, впрочем, в голову редко приходили.
Парень вновь достал гитару из кофра, быстренько проверил колки и начал.
"Когда закончилось всё, мы осознали, что остались ни с чем.
Генералы делили победу за нашим плечом.
Мы стояли на коленях, в храме, среди тысяч свечей -
Благодарили небо за право пожить еще..."
Да. Печальная песня. В Звездном Радио её пела девушка, но пелась она от лица воинов - возможно, таких, как Дан... или таких, как сам Йорик - хотя какой он, если вдуматься, воин. Его единственной присягой была клятва крови своим... побратимам, как говорит Дан... и посестрам, так, получается, что ли? Он сражался за идею, а не за страну. Да и сражался своеобразно...
"Террорист ты", - думал Йорик, - "террорист и убийца, вот и всё, дружок". Думал, а пел про другое:
"Не отправленные письма, как испуганные птицы в силках,
Ломали крылья, пропадая в почерневших лесах.
Старуха выносила мертвых на костлявых руках -
Живые теряли разум, заглянув ей в глаза.
Мы стояли по горло в трясине, улыбаясь весне.
Мы глохли от взрывов, мы видели вещие сны.
Мы сжигали деревни - и плавилось солнце в огне.
Мы знали слишком много такого, чего знать не должны..."
Он не знал, как там у Илая, а у него всё так и было. Были старухи, несшие мертвых - правда, не на руках - та бабушка везла на больших ручных санях для клади. Была зима в Империи, поглощенной новым витком гражданской войны... страшная зима. Теплая, снежная, с влажными буранами и всеобщей распутицей. И мертвыми, которых за одну ночь заносило так, что уже не найти.
И деревни они сжигали. Точнее, Мас сжег - они нашли деревню, которую проклятая болезнь, убившая родителей Йорика, выжрала целиком. Жаркое было лето. Жаркое и сухое. И из этого знойного марева снова проступил ужас лихорадки... в деревню тогда зашел первым именно Пепел - у него был иммунитет, это он точно знал от эпидемиологов, так что он не боялся. А потом Мас сжег там всё, заставив Йорика там же бросить одежду, а его самого обдав короткой и жуткой волной жара, от которой сгорели волоски на руках и подгорели брови. Это не должно было повториться. Чума не имела права пойти дальше - опять. И она не пошла.
Ну а неположенных знаний и вещих снов было с избытком всегда.
"Мы обязаны выжить, просто потому, что нас ждут.
И вдруг всё затихло - мы не знали, что конец войны...
Нас оставили там, обрекая на самосуд.
Мы сделали всё, как нужно - и теперь не нужны..."
Пусть это и было не так по факту, но похоже по сути. Они победили - и стали не нужны в своём мире. На самосуд их никто не обрекал - но они сами выбрали его.
И не выжили.
Пеплу казалось, что в этой песне каждый увидит свои потери. Может быть, он был не прав - но после страшной и правдивой песни он решил спеть еще одну. Ту, которую почти никогда не пел своим, но которую всю дорогу пел солдатам, с которыми они были по одну сторону. Песню о том, кто и что ждет их дома. Солдатам нравилось. Песня надежды.
Интересно было бы узнать, из каких миров их радио доносило эти песни? На каких гранях находились люди, написавшие такие строки? Какой была их жизнь? Может, чередой непрекращающихся войн, в которой победы сменялись поражениями? Что защищали те, о ком негромко пел этот седой парень? Чужие города и села, как бойцы интербригад в Испании? Или свои собственные, как это делал Дан? И те его бойцы, что сейчас, пока он сидел у этого мирного костерка под ночным небом, с которого не пикировали на головы бомбардировщики, стояли насмерть, отбивая атаку за атакой. Или лежали в поле среди серой полыни, глядя вверх мертвыми глазами.
"Река нас вывела в город вдоль горных цепей.
День за днем оживали кварталы, вставала заря.
Мальчишки гоняли по крышам ручных голубей,
И глядя на них, мы понимали, что не все было зря."
Впрочем, это было неважно. Потому что мальчишки одинаковые везде. И ради того, чтобы они могли спокойно гонять по крышам голубей (не для того, чтобы поймать, съесть и так спастись от голода, а просто из желания увидеть, как они взмывают в небо), можно было после всех войн и оказаться ненужным никому. А еще лучше - просто стать озером, в которое впадала бы эта река из песни. Лежать в какой-нибудь зеленой долине, холмистой или горной, и отражать плывущие по небу облака и летящих в нем птиц, поднятых мальчишками с крыш домов.
Наверняка Пепел даже не мог предположить, что вызвала эта его песня в беспамятной башке Дана. Если, конечно, не прочитал его мысли. Или не догадался о них по выражению его лица.
- Еще, - почему-то шепотом попросил он, когда понял, что пауза мертвой тишиной повисла над костром. И добавил торопливо, чуть громче:
- Это ведь тоже не из твоего мира песня? Не знаешь, из какого она?
- Вопрос не только в мире, но и во времени, насколько я понял Тельвина. Может быть, эту песню будут петь через пятьсот лет в моем мире. Или через пару десятков - в твоем. Никто не знает, откуда Звездное радио доставало эти песни. Даже Тель не знал, а с его смертью и надежды на разгадку не осталось. Они просто есть теперь.
"Во мне" - подумал Пепел, но вслух не озвучил. Это всё было слишком странным. Год назад он начал этот путь - путь плывущего по течению, и вот куда его это вынесло; доверься судьбе, и ты скоро перестанешь понимать, что с тобой происходит.
Но Пепел не развивает эту тему - он решительно обрывает её и внутри себя. Он хотел бы спеть еще, да и Дан, кажется, просил. И Йорик решает спеть ту простую песню, которую так рады были слышать простые солдаты на полях битв. У неё простые слова и простая мелодия, но ей не надо ничего, кроме.
"Темная ночь, только пули свистят по степи,
Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,
И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь."
Похоже, этот самый самый Тельвин и был его побратимом. Кровником, как говорят на их Грани.
То, что говорил Пепел, требовало долгого осмысления. Уж очень все эти слова о мирах и временах напоминали пересказ какого-то научно-фантастического романа. Чего-то типа помеси "Машины времени" со "Сказкой о потерянном времени" и еще с какими-то книгами, прочитанными Ильиным когда-то давным-давно. Еще до войны. Но подумать над над сказанным у него не получилось. Пепел снова запел, и у Дана, что называется, отвалилась челюсть. Потому что песню эту он знал. Первый раз Ильин услышал ее в штабе дивизии, с патефонной пластинки, потом - в исполнении артистов из приехавшей к ним на передовую концертной бригады. После этого песня, что называется, "пошла в народ". Дан прекрасно знал ее слова, и справившись с удивлением, еле слышно проговаривал их в такт пению Пепла:
Верю в тебя, дорогую подругу мою,
Эта вера от пули меня темной ночью хранила.
Радостно мне, я спокоен в смертельном бою,
Знаю, встретишь с любовью меня, чтоб со мной ни случилось.
После того, как песня закончилась, он долго молчал, впервые ощутив вдруг себя потерянным. Песчинкой, снесенной порывом ветра с чьей-то огромной ладони.
- Это из моего мира песня, - наконец-то выдавил он из себя еле слышно.
И тут же поправился:
- С моей Грани. Из моего времени. Мы ее пели там, на фронте, в землянках.
Что же это за чертово радио такое? И где его взять? Может, с его помощью удалось бы узнать, когда война закончилась?
В результате ее окончания - в победе - Илай не сомневался. Вот только когда она случилась, эта победа? Сколько времени отделяло ее от того июльского дня, когда на поле боя появилась девочка, так круто изменившая жизнь капитана Ильина?
- Слушай, Пепел... А когда ваше радио поймало эту песню... там ничего не говорили про победу? В смысле, когда у нас война закончилась?
Вот оно как всё обернулось, в конце концов. Простая песня оказалась ох какой непростой - и вернулась для затерянного меж миров и времен вестью из потерянного дома.
Может, и остальные песни были оттуда? Но почему они тогда так не схожи между собой? Кто знает, есть ли между гранями Дана и Йорика какая-то связь - и не была ли она навек утрачена, когда Звездное Радио погибло?
Но, может быть, напоследок она дала нечто очень, очень важное. Пепел закрывает глаза и изо всех сил напрягает память. В его голове было несколько фраз, которые могли бы помочь Дану, и он старается вспомнить, какая из них хронологически согласуется с той бессонной ночью, когда он, уже ближе к концу, крутя верньеры чтобы успокоить нервы, снова поймал эту песню.
Кажется, дело было уже в Пещере, за сутки до Восстания Детей. Он тогда сидел один, в дальнем углу, нацепив наушники, и мучил радио. Цаги, вроде, стояла на часах, остальные спали... а ему не спалось. Через белый шум внезапно начало что-то пробиваться, он включил усилитель, замкнув контакты конденсатора куском серебра, и...
- "Мая... девятьсот сорок пятого года... акт... вооруженных сил... великая... война... вел... победоносно... независимость."
Пепел цитирует по памяти - когда начала пробиваться эта фраза, он принялся подкручивать верньеры, пытаясь добиться максимальной чистоты звука, из-за чего настройка постоянно уходила, и целые части фразы, произнесенной очень торжественным голосом, куда-то ушли. Потом шипение внезапно пропало, и стал нарастать далекий гул, про который Тельвин говорил, что это "устойчивый контакт". А потом гул оборвался, и начала слышаться песня - вот эта самая. Связана ли песня и фраза, Пепел точно не знал. Может, просто совпадение.
- Если не оно, я помню еще пару фраз про конец войны, которые когда-то ловил. Но эта и правда звучала рядом с песней твоей родины.
Окружающий мир снова исчез для Дана. Осталось только лицо Пепла, чуть подсвеченное снизу слабым огоньком костерка. И его голос, отчетливо сказавший слова, которые капитан Ильин мечтал услышать целых два года. Правда, в другом месте, в окружении совсем других людей. И от совсем другого человека. Чтобы именно торжественный голос диктора Левитана произносил то, что сейчас негромко, явно с трудом вспоминая, проговаривал этот седой парень из какого-то иного мира.
- В мае сорок пятого... - едва слышно прошептал Дан, когда к нему вернулась способность говорить.
- Почти через два года.
Он замолчал, потому что голос снова пропал. Опустил голову, уставившись в мерцающие угли костра, пряча ползущую по губам улыбку и одновременно с этим борясь со странной смесью чувств: радости, досады, обиды и облегчения.
- Победили.
Это он произнес уже достаточно громко.
- Победили, черт подери. Не могли не победить. Так что это оно, конечно же оно. Что еще ты помнишь?
Брезентовая «целинка» нараспашку, рукава по локоть закатаны, на рукаве нашивка со знаком городской биостанции: в голубом круге синий дельфин в волнах. Тенниска в серо-голубую полоску, летние светлые брюки и парусиновые туфли. На плече рюкзак с инструментами и купленными деталями. В карманах «целинки» складной нож, открытая коробка папирос и спички.
От города до биостанции ходил по маршруту старенький тряский автобус, но Тадеуш предпочитал ходить туда и обратно пешком. Во-первых, он до сих пор верил в рекомендации врачей больше ходить и разрабатывать ногу, а во-вторых, хорошим летним вечером лучше прогуляться, чем трястись в пустом, пахнущем бензином автобусе. За два года спокойной жизни Крайнц неожиданно для себя научился замечать маленькие окружающие его радости и позволять себе иногда тратить время нерационально. Например, как сейчас. Неторопливо шагать по тропе вдоль берега, щуриться на круглую голубоватую луну, в свете которой пучки травы и листва деревьев кажутся серебристыми, и курить на ходу. Идти быстрее он не мог все равно – стоило чуть ускорить шаг, и нога напоминала о себе тянущей болью в бедре.
Позднее время его не беспокоило. В такую светлую ночь он отлично видел дорогу и окружающее. Благо и путь был привычен и знаком до мелочей. А мотор катера он обещал наладить к утреннему выходу в море. Придется сегодня задержаться на биостанции допоздна.
В конце концов, Ежики не младенец, сам себя накормит, не будет уходить от дома и непременно запрет дверь перед тем, как лечь спать. Перед тем как Командор ушел на работу, он в очередной раз взял с Ежики честное слово, что тот сделает все как сказано. Во всяком случае, Крайнц на это надеялся. Хоть и понимал, что если мальчишке возжелается приключений – он снова нарушит обещание. Но ведь два года… два года не случалось ничего. И все равно каждый раз, возвращаясь домой, Командор боялся увидеть взломанную дверь, схваченного Юлиуша и приятную улыбку полковника Корвина…
Инстинкты среагировали раньше, чем сознание. Крайнц замер на полушаге и неслышно отступил в густую тень дерева. Впереди слышался перебор гитарных струн и негромкое пение. Когда обладаешь чересчур тонким слухом, порой слышишь то, что тебе не предназначалось. На пляже сидели… двое. И пели. Голоса были явно незнакомые. Но насторожило не это. От песен и мелодии веяло… нет, не опасностью. Чуждостью. Они были иными. Уж в этом Командор был уверен, слуховая память и чутье его не подводили.
Крайнц сосредоточился, вызывая привычное состояние: будто пытаешься заглянуть внутрь себя. И там, в теплой темноте горели два огонька. Один поярче, другой – тусклее. И остро пожалел, что в кармане только нож, а пистолет остался дома в тайнике. Неизвестные койво. Предположительно – чужаки. Рядом с биостанцией. На пляже ночью. Когда любой может сказать, что наладчик Лаевский всегда возвращается из города не по верхней дороге, а вдоль берега или по пляжу. А что поют, так сотрудники особого отдела всегда отличались вниманием к деталям и тонкостью в работе. Отчего б и не спеть для поддержания образа…
Он вглядывался вперед и вниз, туда, откуда слышались голоса. Нашли все же, сукины дети? Ждут его? В светлой одежде он будет отличной мишенью. Стоило немедленно вернуться назад в город… если бы Крайнц не был уверен, что, не дождавшись его здесь, эти отправятся по адресу Тополиная аллея, дом семь. Люди в Аркане доброжелательны и потому доверчивы. И легко назовут адрес наладчика… допустим, старым товарищам.
Пение смолкло. Тадеуш напряг слух и до него донеслись обрывки разговора. «Война… май девятьсот сорок пятого… победили… не могли не победить…» И по интонации, что слышалась в словах говорившего, а говорил он уже громко, чувствовалось, что война эта была ему знакома не по учебнику истории. На родной Грани Крайнца не было никакой войны сорок пятого года. Уж военную историю он знал отлично.
Профессиональная паранойя слегка притихла. Но настороженность и подозрения никуда не делись. И Командор стал медленно спускаться по тропе к пляжу. Нарочно не стараясь ступать тихо. Вот уже стали видны сидящие на берегу люди.
Первый, худой парень лет двадцати, сидел в обнимку с гитарой, в свете луны казался седым и шрам у него на лбу выглядел так, словно недавно парня собирались оскальпировать заживо. Второй, темноволосый и постарше, в рубашке с оборванными рукавами чем-то неуловимо походил на самого Крайнца.
- Доброго вечера, - Тадеуш остановился шагах в пяти, не торопясь подходить ближе и внимательно вглядываясь в незнакомцев, - Извините, если помешал, - в хрипловатом голосе не слышалось ни малейшего сожаления на этот счет, - Я возвращался на станцию и услышал, как вы поете. Никогда раньше этих песен не слышал, вот и решил познакомиться.
Отредактировано Тадеуш Крайнц (2014-12-08 20:32:19)
Йорик всё еще несколько ошеломлен - и обрадован, конечно - чудесным совпадением. Похоже, ученые Островов, которые весь выпускной год полировали в лицейской программе ученикам мозги Теорией Хаоса, были правы на счет неслучайных случайностей и маленькой рисовки, что может вызвать звездопад одним взмахом крыльев. Но зря обнадеживать Дана ему совершенно не хочется. Абсолютно. Была эта песня, были слова, что сопровождали её... о мае девятьсот сорок пятого года, когда случилась какая-то великая победа - может быть, и правда на родине Дана, может, и правда, в его войне - или на очень похожей Грани, где была та же песня... что, впрочем, почти наверняка значит, что и на родной Грани Дана - тоже.
Но, скорее всего, и только.
- Прости, но... Вряд ли. На счет снарядов - вранье, конечно, но чудо точно в одно место дважды не попадает... разве что еще пара песен совпадет. Может быть.
Пепел, отметивший к концу песни свинское поведение пятой струны, вновь принимается настраивать инструмент, думая, что бы добавить еще, чтобы поддержать Дана, но у судьбы, как обычно, были свои планы.
Ощутил он чье-то приближение до того, как зазвучали шаги - похоже, идущий и не особо скрывался - но поднимать тревогу не спешил. Он уже усвоил, насколько это была мирная Грань; не исключено, что это они с Даном тут самые опасные - сумасшедший телекинетик-террорист и боевой офицер. Впрочем, щита Пепел на всякий случай не снимал - по счастью, он очень быстро научился ставить щит за пару секунд до выстрела, иначе история Пяти Рыцарей могла бы кончится гораздо быстрее. Спасибо наставникам и тренировкам по шестому чувству.
- Добрый вечер. - Говорит Йорик, оглядывая подошедшего мужчину в светлой одежде. Знак работника биостанции на рукаве - он уже успел их отметить у других - внушает определенное доверие, но среди персонала Пепел его не замечал. Идет на ночную смену? Возможно...
Ну а когда тот отметил незнакомые песни, Масиак в голове Иеронима мысленно озвучил - "Это залёт, малой". То есть как залет - версия с туристами худо-бедно работала... до этого момента. От Зойки и работников биостанции он уже узнал, насколько мал этот мирок, и вряд ли тут было так много чуждых песен. С другой стороны... кто знает, как тут отнесутся к пришельцам извне? Знают ли о теории Кристалла? Может, для них это вообще норма? Пока что это выяснить не удалось.
Однако, поздоровавшись, он не спешит развивать отношения, вместо этого возвращаясь к настройке гитары; однако, щит на всякий случай держит готовым. То, что из них двоих Дан, пожалуй, лучший дипломат, Пепел отлично понимает.
О снарядах Дан знал много. В том числе и то, что при правильной наводке и пристрелке в одну воронку они могут ложиться, как в копеечку. Ну, а лимит чудес на сегодняшний день можно было считать полностью выбранным. И так ему повезло с тем, что не убился насмерть, треснувшись башкой о лодку, что не утонул, оказавшись связанным в воде. Вернее, главным чудом было вообще то, что в лодке оказался именно Пепел, с его непонятными и необъяснимыми умениями, снадобьями, неожиданными песнями и бесценной информацией о победе. В мае сорок пятого. Поэтому он просто кивнул парню и благодарно улыбнулся.
Интересно, какой тут сейчас год...
Озвучить промелькнувшую мысль он не успел. Потому что по едва уловимо изменившемуся выражению лица Пепла понял, что тот к чему-то прислушался. Сам Илай услышал чьи-то шаги уже тогда, когда из темноты к костру вышел рослый мужчина. Постарше Дана, чуть пониже ростом, но немного шире в кости. Судя по нашивке, работник биостанции: у всех, с кем они тут сегодня общались, точно такие же эмблемы красовались на рукавах и карманах. Рюкзак на плече незнакомца наводил на мысль о том, что это был то ли комендант, которого жена снабдила огромным количеством домашней еды, то ли тот самый механик, уходивший за запчастями для мотора. Вариант, что это мог быть вообще какой-то научный сотрудник, Дан отмел мгновенно. Потому что уж что-то, а неистребимую военную выправку он распознавал сразу и безошибочно. Ту самую, что ни пропить, ни в карман спрятать невозможно никак и никогда. Такая же была и у него. А она почему-то ну никак не вязалась с тем, как, по его мнению, должен был выглядеть ученый-биолог.
При звуках голоса незнакомца Пепел заметно напрягся. Впрочем, Илай невольно сделал то же самое, внешне оставаясь по-прежнему спокойным и даже несколько расслабленным.
- Добрый вечер, - вполне приветливо отозвался он. - Ничуть не помешали. Присядете?
И чуть подвинулся в сторону, якобы освобождая незнакомцу место поближе к огоньку, а на деле пытаясь пересесть так, чтобы лицо скрыла тень. Так можно было незаметно для мужчины наблюдать за ним.
- Ничего, что мы развели здесь огонь?
Спросил Дан исключительно ради того, чтобы хоть чуть-чуть оттянуть момент, когда будет задан вопрос, кто они такие и откуда припожаловали на биостанцию. Да еще в таком виде.
Седой парень заметно напрягся при виде незнакомца, поздоровался и уткнулся в гитару. По голосу Тадеуш опознал – пел именно он. Второй, тот, что постарше, оказался более приветливым. Предложил присесть и даже поинтересовался, не нарушили ли они чего, разведя костер. Это он спрашивал о войне сорок пятого, и именно он был уверен в том, что победили.
Нет, на «мальчиков» из особого отдела они не походили. Те первое что усваивали накрепко, так это что все беседы с предполагаемым противником следует вести только направив на того пистолет. Желательно перед этим повалить на землю лицом вниз и тщательно связать. С койво шутки плохи, а слухов о них среди «мальчиков» ходило вдесятеро больше, чем правды. А в то, что натренированные специалисты по устранению проблем не опознали бы его в первое же мгновение, бывшему Крысолову не верилось...
- Благодарю. Не откажусь, - кивнул в ответ Крайнц и шагнул ближе к костру. Воспользоваться так любезно предоставленным местом у огня он не спешил. И присел чуть поодаль, боком к костру, так, чтобы тот не слепил глаза и не мешал вглядываться в темноту, куда так удачно сдвинулся старший мужчина в цивильной одежде. Рядом положил брякнувший металлически рюкзак. Пожал плечами.
- Вы за пределами территории биостанции. На территории разводить костры запрещено, а здесь - пожалуйста. Отдыхайте на здоровье. Только не оставляйте без присмотра.
Внешне он оставался совершенно спокойным. Шел себе на работу, заметил незнакомых людей, остановился поговорить. Новые люди – всегда интересно. Пришедшие издалека – вдвое. А если пришли совсем издалека… к примеру, с другой Грани… Расслабленно потянул из кармана коробку папирос, неторопливо открыл. Достал папиросу, со вкусом стукнул ею по коробке, привычно смял мундштук. Протянул открытую коробку вначале темноволосому, затем седому парню.
- Угощайтесь. Курите? – вопрос был данью вежливости, запах крепкого табака еще не успел развеять ночной ветерок, дувший с моря. Заметно посвежело. Но не настолько, чтобы торопиться в теплое помещение. И тем более в пропахший маслом и соляркой бокс, где дожидался вытащенный на берег катер. Заодно и повод появился оглядеть пришельцев еще раз. Не зря показалось, что темноволосый на него самого смахивает. Офицера даже в цивильной одежде узнаешь издалека. А вот седой выглядел интереснее и необычнее. И, пожалуй, опаснее.
- Я работаю на биостанции. Механик и наладчик… всего, что ломается, - это вполне годилось для начала, - Хорошие песни вы поете. Вот эта особенно за душу берет, - он негромко, но в точности напел без слов мотив «Темной ночи». Слова он разобрал не все, да и из песен расслышал только эту и предпоследнюю, - Откуда она?
Пепел послушивал беседу, попутно настраивая гитару. Точнее, в основном слушал и контролировал ситуацию, гитарой же занимался постольку, поскольку - не строит же пятая, и всё тут. Непорядок.
Тем временем, беседа развивалась. Биолог со шрамом на лице, который Йорику чем-то неуловимо напомнил его собственный осколочный на бедре - формой, что ли? - и какими-то совершенно не учеными манерами (впрочем, он сам признал, что является техником и механиком - может, бывший военный инженер в отставке?) - предложил честной компании закурить. Пепел оторвался от гитары, заставил себя улыбнуться повежливей, и сказал:
- Благодарю, но я предпочитаю трубку.
Парадокс конвертирования языков в очередной раз толкнулся в его голове. Отчего у Дана вроде как имперский акцент, в то время, как новый знакомец говорит, как стопроцентный униат? И если он местный, то почему Зойка звучала, как типичная девчонка Островов? И как, интересно, другие слышат его самого? И нет ли у него самого какого-нибудь редкого акцента, который может навести жителей этой Грани на определенные мысли?
"Отключаем паранойю." - мысленно говорит себе Пепел - "Песни тебя и так уже с головой выдали. Романтик, блин... не мог инструментал залудить. Ту же касыду".
Емкое словечко "залудить" в лексикон Пепла было занесено пацанвой Двухмирья, да там накрепко и осталось. Как красноречивый пример и ужасное предупреждение от молодежного сленга другой Грани враз.
Впрочем, кто знает, может, немые касыды Островов тут еще более экзотичны...
Да, теперь он понимал все превратности путешествий между Гранями. Даже если и происходит пресловутая "конвертация", о которой так любил рассуждать Фибеус...
Тут от размышлений его оторвал вопрос о песнях. Ну, что и требовалось доказать. Йорик подкрутил колок, тронул струну - вроде, так получше - и ответил, по сути, честно:
- Издалека.
Издалека, да уж. Из мира, где когда-то была великая война, на которой сражался артиллеристом его невольный попутчик и товарищ Дан Илай, и из которой его вырвала неведомая девчонка за два года до победы, которую новостью на хвосте, подобно любопытной сороке, притащил сквозь миры вместе с этой самой песней Иероним. Только знать это всё механику с биостанции, пожалуй, вовсе ни к чему.
Пепел проверяет звучание гитары парой аккордов. Кажется, всё потихоньку наладилось... за исключением того факта, что желание попеть как-то пропало. Парень прячет гитару в кофр и принимается вновь набивать трубку - люби папиросы, не люби, а предложение закурить вызвало именно это желание.
- А я не откажусь,- поспешно отозвался Дан, словно опасаясь, что незнакомец сейчас спрячет папиросы и уйдёт с ними в темноту, прихватив металлически позвякивающий рюкзак.
- Спасибо.
Он взял папиросу из коробки, одновременно пытаясь разглядеть картинку на ней и прочитать название, написанное замысловатым шрифтом. Точно так же, как и незнакомец, смял мундштук, подобрал какой-то сухой стебель, удачно оказавшийся рядом, и с его помощью зажег папиросу от костра. Просить у Пепла его хитрозамороченную зажигалку Илай не стал специально: чёрт его знает, может, в планы парня не входило демонстрировать ее, чтобы не выдать свою принадлежность к другой грани. И дополнять его ответ на вопрос о песне он тоже не стал, из тех же самых соображений.
Незнакомец оказался механиком. И наладчиком. Можно было предположить, что его армейская специализация была как-то связана с техникой. Или же у него было какое-то увлечение, типа того, что и у капитана Ильина, позволявшее быть на "ты" с большинством механизмов. Да ещё, пожалуй, механик был не менее осторожным, чем он сам. Присел к костру точно так же, как сел бы Илай, если бы ему предложили сделать это два явно подозрительных типа. В общем, чем глубже Дан пытался анализировать поведение незнакомца, тем отчетливее ощущал некое сходство с ним. Но даже размышляя и сравнивая, он с явным удовольствием затягивался папиросой, пускал дым аккуратными колечками, и вообще старался выглядеть безмятежно спокойным.
- Ваши коллеги нас очень выручили.
Можно было не сомневаться, что как только механик придет "к своим", те сразу начнут в красках расписывать появление неожиданных гостей, которым они по всем правилам гостеприимства оказали самый радушный прием. Накормили обедом, обеспечили ночлегом и даже разрешили вымыться под душем. Поэтому Дан решил опередить события, забежать вперед, чтобы рассказ тех же лаборантки и поварихи не стал для него новостью, неизбежно вызвавшей бы кучу вопросов. Пригасить эффект новизны - удобный прием в такой ситуации. И не воспользоваться им было бы грешно.
- Если вам понадобится помощь, можете на меня рассчитывать. В технике немного разбираюсь.
С его позиции было удобно следить за выражением лица собеседника.
- Будем знакомы. Дан. И кстати... вы хорошо поете.
Не задумываясь над тем, приняты ли в этом мире рукопожатия, Ильин улыбнулся и протянул руку механику.
Боевик и переговорщик. Вот на кого походили эти двое. И то, что «боевику» на вид нельзя было дать и двадцати, Крайнца нисколько не смущало. Кому, как не ему знать, на что способны правильно воспитанные и верящие в собственную правоту койво. Седой парень в странной, нездешней, но чертовски практичной на заинтересованный взгляд Тадеуша одежде улыбнулся с вымученной вежливостью и отказался от предложения закурить. Он вообще был немногословен. То ли не хотел сболтнуть лишнего, то ли сам по себе такой. Снова принялся возиться с гитарой, настраивая и проверяя звучание.
Выговор у него был непривычный. Насколько можно было понять по неполному десятку произнесенных им слов. За два года Крайнц привык, что в Аркане тот же язык, что и на его родной Грани, но местные говорят чуть мягче. Не акцент, а… особенности говора, что ли. Поначалу задумывался, отчего язык там и здесь одинаковый и как слышится он сам для местных жителей. Потом привык и перестал слышать отличия. А Ежики, тот уже через пару месяцев начал болтать с произношением коренного арканца. Да и Матиуш разговаривал так, что не отличить от местного.
А у «переговорщика» произношение чуть отличалось от говора седого. Чуть-чуть. Самую малость. Он от предложенной папиросы не отказался. Даже, пожалуй, слишком торопливо вытянул из коробки и прикурил от попавшей под руку сухой хворостины. Не дождавшись, пока Крайнц достанет спички.
Тадеуш с удовольствием закурил и некоторое время оба мужчины молча пускали колечки дыма. Седой, тем временем, убрал гитару и взялся за трубку. «Переговорщик» же продолжил налаживать контакт и представился.
- Лаевский, - Тадеуш пожал протянутую руку Дана, чуть улыбнулся в ответ. Представилось на мгновение: одно прикосновение и темноволосый корчится от боли, - Так меня зовут. По фамилии. Привычнее.
И не солгал. Он не сказал «это мое имя», а мало ли кого и как зовут окружающие. Дан, скорей всего тоже назвал не имя, а прозвище. Тадеушу и впрямь привычнее было обращение по фамилии. Настоящей или фальшивой. Большую часть его сознательной жизни к нему обращались по фамилии, добавляя звание. Здесь фамилия сменилась, а привычка осталась. Ежики звал его Командором. А Тадеуш… это было слишком личным. Интимным. Почти то же самое, как и похвала голосу. На мгновение в глазах Крайнца промелькнули искры ярости. А может, просто отразилось пламя костра. Он внимательно всмотрелся в лицо Дана – не издевается ли. Свой бархатный лирический баритон Тадеуш потерял в тот день, когда инсценировал аварию для прикрытия побега сына. И не жалел. Голос на нормальную жизнь для троих… пусть для одного мальчишки – равноценный обмен. Но с тех пор был уверен, что его новый голос годится лишь чтоб орать дворовые песни. И к похвалам своему пению относился подозрительно.
- Очень любезно с вашей стороны предложить, - не остался в долгу Тадеуш, - Если испачкаться не побоитесь. Запасной спецовки у меня нет.
Он затушил окурок о камень.
- Не удивляюсь, наша повариха убеждена, что любого человека, заглянувшего на станцию надо вначале накормить, а потом уж расспрашивать. Готов спорить, у нее уже и ужин готов, раз мне предстоит работать ночь. Да и про вас она не забыла, наверняка.
И наверняка же мучается от любопытства и желания расспросить и разузнать все подробно. Чужаки здесь редкость. Он пошевелился, устраиваясь удобнее – бедро прошило судорогой. В лице Крайнца не дрогнул ни один мускул, он лишь непроизвольно потер ладонью бедро, пытаясь размять сведенные мышцы. Черт, до чего некстати! Впрочем, оно и к лучшему, физический недостаток у собеседника расслабляет, заставляет недооценивать.
- Вы к нам в город откуда? Вместе путешествуете?
Вот еще странность. Дан налегке и карманы, похоже, пустые. А у седого с собой и футляр для гитары, и рюкзак. Все свое ношу с собой? Крайнц снова поглядел на парня. Сидел он далековато, руку протянуть – не достанешь. Что ж, логично предоставить все переговоры тому, кто лучше умеет говорить.
- А к вашему товарищу как обращаться?
Трубку набивает он с расстановкой, никуда не спеша. В процессе, Дан и собеседник успевают представиться и обменяться несколькими фразами; ну и ему тут в стороне никак не остаться, дело ясное. Йорик снова улыбается - на этот раз одними уголками губ. В этом уже меньше вежливости. Улыбка "просто потому что я могу", без особых причин. Он слегка оборачивается к Лаевскому и говорит:
- Пепел. Мне тоже так привычней.
Где-то там, внутри седой башки, вредная тетка паранойя выдает зажигательные антраша на тему вкрадчивых, мягких и разумных собеседников, которые проявляют какой-то странный интерес. Если бы Лаевский сыпал вопросами без особого толка, Пепел бы это отлично понял - любопытно же. Впрочем, если бы он отнесся к их с Даном странностям в другом ключе - точно как его коллеги, то есть вежливо сделав вид, что ничего такого они не заметили - Иероним бы это тоже отлично понял. Но Лаевский вел себя как-то очень разумно.
Скаредная тетка паранойя полагала, что слишком разумно. Пятерых Рыцарей не раз пытались вербовать - в основном, личности, к их походу имеющие косвенное отношения - офицеры разных спецслужб и охранок, сами по себе ни плохие, ни хорошие - псы, наученные хозяйской руке. Верные и злые. Порой, к сожалению, фатально верные не тем. Были и настоящие враги, но с такими разговор был очень коротким. А были и хорошие, по сути, люди, вроде Ястребиновского или Грушина, которым нужны были Рыцари в роли именно что Рыцарей. В конце-концов, если бы не Грушин, они бы никогда не успели на спасение мореходки, а это многого стоило.
Но паранойя - паранойей, а курить охота. И Йорик повторяет жест Дана - берет веточку, и прикуривает от костра. так даже удобнее - прикладываешь уголек к табаку, а дальше тело техники и тяги.
Через минуту Пепел уже вполне бодро дымит, отмечая, что трубку обкурил, пожалуй, уже слишком сильно, и недурно завести бы новую. В легких постепенно нарастает легкое покалывание - нечасто он позволяет себе две трубки за один вечер.
"- И одной бы не следовало, после Черного-то поезда" - озвучивает в его голове голос Цагитты, но тут что поделаешь. Он вряд ли когда-нибудь отвыкнет теперь уже от трубки. Как вряд ли привыкнет к тому, что она никогда не скажет это ему на самом деле.
- Испачкаться не боюсь, - улыбнулся Дан.
Свет костра и место, удачно занятое Ильиным, не позволяли новому знакомому в подробностях рассмотреть грязные брюки, которые, пожалуй, все-таки стоило постирать. Он не сделал этого вечером, рассудив, что за ночь у воды они все равно бы не высохли из-за повышенной влажности воздуха. Это тонкая ткань рубашки днем быстро обсохла прямо на нем после стирки в заливе. А для просушки гораздо более плотных брюк нужно было солнце, которым, наверное, мог бы обрадовать завтрашний день.
Он замолчал, чуть пригасил улыбку, давая возможность Пеплу назвать себя. И ответить хоть на один из вопросов, заданных Лаевским. Но парень явно не был расположен к каким-либо разговорам, а механик наверняка ждал ответов хотя бы на часть из них. Молчание могло настроить его против незваных гостей. Получалось, что инициативу надо было брать на себя. Сочинять на ходу какую-то завиральную историю, подспудно сожалея о том, что слишком быстро отрубился и уснул после обеда, не согласовав с Пеплом хотя бы основные моменты их легенды.
- Путешествуем вместе, с сегодняшнего утра. Встретились случайно в тумане. Я на байдарке был, растерялся, с курса сбился. Первый раз в водный поход отправился. Давно хотел в одиночку поплавать. А тут туманище такой. К тому же посудина моя протекать что-то начала. Пепел предложил перебраться к нему в лодку. Байдарку к ней привязали, да видать, плохо. Не заметили, как она отвязалась и осталась где-то в тумане. Вместе с моим рюкзаком.
Мастаком по части вранья капитан никогда не был. Однако сейчас, когда надо было срочно выкручиваться, в нем словно открылся какой-то кран, из которого потоком полилась довольно складная ложь. Дан даже успел про себя мимоходом удивиться тому, как неожиданно легко это у него получилось.
- Причалили к берегу, стали наверх подниматься - надеялись, что там туман не такой плотный, хотели сориентироваться и понять, куда попали. Я умудрился оступиться и вниз улететь. Повезло - отделался только разбитым носом. Перемазался, правда, пока кровь останавливал. Так что спецовка мне не нужна. И так одежда грязная.
Ильин еще раз улыбнулся механику, открыто глядя ему в лицо. Довольно мрачное, как ему казалось. Будто Лаевского что-то все время беспокоило. Причем, похоже, не только нежданное-негаданное появление двух незнакомых темных личностей. Скорее всего, была еще какая-то причина того, из-за которой мужчина хмурил брови, а в какой-то момент машинально потер ладонью бедро. Будто попытался размять сведенные мышцы. Примерно так же сам Дан разминал икру, когда она будто становилась каменной от пронизывавшей ее резкой боли, оставшейся памятью от уже давнего ранения.
Сидит неудобно, нога замлела? Или какая-то застарелая болячка вдруг напомнила о своем существовании?
Говорить о том, откуда они отправились в путешествие, Илай не стал. Сделал вид, что не услышал этого вопроса. Или не принял его на свой счет. В конце концов, Пеплу тоже не помешало бы создать хотя бы видимость дружелюбия и общительности, как-нибудь поддержав разговор.
- Так что я в вашем распоряжении, - снова улыбнулся Дан механику. - Готов, как говорится, к труду и... к любой работе.
Почему-то упоминать оборону, присутствовавшую в привычной поговорке, ему не захотелось.
Вы здесь » Сказки и быль » Архив » Эхо минувших войн.
