- Да вообще, прикинь, училка эта в обморок даже брякнулась. А перед этим визжала, как поросенок, - хохотали мальчишки, возле подоконника с геранью.
- Да ну врешь!
- Зуб даю. Сам иди глянь. Савельев и не такое еще может. Надо как-то уговорить его намалевать что-нибудь Агриппине Арнольдовне. Крысу там. Паука.
- Начальство из РОНО ей намалюйте. Она ж чуть что: «Ох, не дай Бог, если узнает РОНО».
Кузьма, бестолково слонявшийся по коридору, застыл на месте, заинтересованный. Подошел ближе. Во дают! Кого ж они так напугали?
- Географичку, - ответили первокласснику.
Былой энтузиазм и задор в Кузьме сразу поутихли, сменившись негодованием.
Ромашкин сощурил серые глазища. Савельев, говорите. Угум-с.
Кузьма с этой осени поступил в первый класс. Учился неплохо, хоть и доставлял педагогам, а особенно его учительнице начальных классов, немало хлопот. Слишком уж много в нем было еще шелухи и уличной неотесанности. Чего сам Ромашкин совсем не стеснялся. Перевоспитывался со скрипом. И даже бунтовал время от времени.
В общем, фрукт еще тот.
Директор школы на Кузю смотрел не то чтобы испуганно, скорее как на неизбежное стихийное бедствие, которому лучше не сопротивляться. Тогда ураган сам превратится, если не в попутный ветер, то хотя бы в незатейливый сквознячок. Елисей Романович, мужик в общем-то неплохой, а как директор, так и получше многих, на истерики учительниц лаконично заявлял, что «при грамотном педагогическом подходе ученик Ромашкин может стать гордостью школы». Правда в голосе директора все же читалось легкое сомнение. Справедливости ради надо заметить, - сомнения директора были вполне обоснованы.
Ромашкин стал настоящим испытанием не только для Елисея Романовича, но и для директора интерната. Чего только Эльза Арнольдовна Турс не предпринимала, чтобы научить недавнего беспризорника называть старших на «вы» и по имени-отчеству. В этом вопросе директриса проявила просто небывалое отчаянье и самоотверженность солдата, посланного на смертный бой. В итоге Ромашкин с директрисой пришли к консенсусу. Мальчик просто стал называть ее кратко — Арнольдовна. А то ж это пуп надорвать можно — Эль-за-ар-ноль-дов-на. Непроизносимо!
С другими педагогами и воспитателями Кузька был не такой покладистый, но со временем почти со всеми нашел общий язык. Попритерся. Взять хоть учительницу рисования. С ней так и притираться не нужно было. Езерская была тетка добрая, терпеливая, грустила правда много. Но на Кузю не ругалась. И даже не заставляла называть её по отчеству. Разве что поправит иногда. Правда рисовать Ромашкин не любил. Совсем. Признаться честно, при всех его многочисленных талантах, способностей к рисованию у Кузи не было вовсе.
Вот если починить что-нибудь или спеть, так это завсегда-пожалуйста. Учительница музыки души в нем не чаяла. И даже силком записала в хор. Чуть ли не солистом сделала. Пришлось согласиться, директор школы настоял. Это после того, как он окно расколотил. А тут еще учитель труда и учительница физики подключились, быстренько записали Ромашкина и в свои кружки. Нет, это, конечно, не из-за разбитого окна. Это уже после того, как он переделал детский игрушечный автомобиль. Тот два часа летал по спортзалу, как шальной, и никто не мог его остановить.
Но больше всех Кузьма подружился с Ярославой Евгеньевной Корсак. С Ярославой. Так и только так он называл воспитательницу. Какая ж из неё Евгеньевна? Она сама еще салага. Яся пыталась поначалу его поправлять, все-таки она могла быть до жути строгой, но здесь Кузьма был непоколебим. Ярослава и точка.
Мальчишка и сам не понимал, почему так проникся к молодой воспитательнице. Может оттого, что как и у Кузи, у Ярославы тоже не было родителей, а может быть оттого, что молодая женщина много времени уделяла своим подопечным. Почти всегда пропадала в интернате. Вела кружок рукоделия, где учила делать различные девчачьи штучки. Загляденье просто. Даже мальчишки к ней ходили. У Ярославы здорово получалось делать ольчики, местные талисманы. Да и смотрела она на Кузю не как на клопа, как некоторые учительницы в школе, а приветливо так смотрела, будто у них был общий секрет, не читала нравоучений, а главное не пыталась его переделывать. Правда, с месяц назад, больно надрала уши, когда застукала за курением. Кузьме тогда стало ужасно стыдно, потому что он увидел, что Яся тогда даже не то чтобы разозлилась, а взаправду расстроилась.
И потому, когда Кузьма услышал, что некий Савельев (знакомая фамилия, вроде тоже интернатовский) напугал учительницу географии до обморока, то просто забулькал от негодования.
Узнать какой следующий урок у новоиспеченного врага было нетрудно. Урок математики. А добрые одноклассники, на вопрос Ромашкина, доброжелательно указали на Матвея, тот как раз шел по коридору.
Кузьма, маленький огнедышащий дракон, подлетел к обидчику. Рукава своего форменного пиджака первоклассник предусмотрительно закатал.
- Это ты что ль, Савельев? - стараясь вложить в голос больше презрения, спросил он, глядя на Матвея снизу вверх.
- Послушай, ты, художник, я тебе щас все пальцы пообломаю. Даже на ногах. Ты не то, что кисточки, ложку в руки не удержишь. Художник! - и снова этот презрительный тон. - Этот, как его, Пикассу! Щас как вмажу в правый глаз, левый выскочит из …
Кузьма громко, на весь коридор, огласил откуда именно должен выскочить левый глаз Матвея.
Первоклассник весь напружинился, а потом подскочил и ловко вмазал Савельеву прямо аккурат туда, куда собирался.
Коридор дружно охнул, а потом также дружно, словно сговорившись, завизжали девчонки.
[NIC]Кузьма[/NIC]
[STA]Воспитанник интерната[/STA]
[AVA]https://i.imgur.com/thlC7Ln.jpg[/AVA]
Отредактировано Ярослава Корсак (2019-02-06 23:42:09)
